Волк-одиночка

Но сначала я залез в мусоровозку. Машина довольно габаритная, для моей затеи вполне подходящая. Покопавшись слегка в электропроводке и запустив движок, я, прямолинейный, как бронепоезд, который решили, наконец, выгнать с запасного пути, вышиб ворота гаража. Получилось громко и весьма эффектно. Хотя передок Газика тоже заметно изменил свои очертания.

Выбравшись на тактический простор, я развернул машину в сторону главных ворот и до отказа утопил педаль газа. Гуляй, рванина! А фигли, прикажете мне еще и с этими замками возиться?

Ворота были мощные, их основа была сварена из полых труб диаметром сантиметров в десять, но мусоровозка оказалась мощнее. Она со страшным скрежетом сперва скомкала всю конструкцию в какую-то неприличную загогулину, а затем и выворотила ее напрочь. Правда, сама при этом пострадал изрядно – проехав по инерции еще метров пять, остановилась, вылезши передними колесами на дорогу. Морда была смята в гармошку, поэтому удивляться нежеланию машины ехать дальше я не стал. Я бы на ее месте тоже забастовал.

Однако результат был достигнут. ГАЗ-53 свое дело сделал, теперь он может отдыхать. Я выпрыгнул из кабины, охнул, когда все тело пронзило неприятным ощущением боли, и поковылял обратно к боксам. Там меня ждала черная, как гуталин, и привычная, как детский шрам на лбу, «Волга». Именно она должна была стать моей избранницей на эту ночь.

Не выдумывая ничего нового, я завел машину тем же точно способом – закоротив провода зажигания, – и, довольный собой, ночью и вообще всем на свете, поехал выполнять свой интернациональный долг.

Правда, куда ехать, отчетливого представления не было. А потому для начала я просто решил сделать несколько витков по городу, поразмыслить на тему дальнейших телодвижений. Тем более что за рулем мне завсегда лучше думалось – безусловный рефлекс таксиста, выработавшийся за годы, что я провел в роли прокладки между баранкой и водительским сиденьем.

Машина, она, конечно, не живой человек, но – вот крест мне на пузо, не вру – я чувствовал себя так, словно после долгого перерыва снова пошел в разведку со старым, опытным другом, который уж наверное не подведет и который, случись что, на собственном горбу перетащит меня через линию фронта к своим. Такие вот примерно чувства я испытывал к одолженной в молочнокомбинатовском гараже «Волге». Это, конечно, была не та моя славная, битая жизнью и разными уродами, включая меня, старушка, что пала смертью храбрых под колесами подлого грузовика пару суток назад. Но это была ее родная сестра – почти копия, если не считать различий в оформлении салона: вкус шоферюги, водившего эту тачку, слегка отличался от нашего с Яном вкуса. Если у нас на лобовуху были приклеены разного рода денежки, начинавшиеся с «one dollar» и заканчивая рублевкой советского образца, то здесь все было залеплено голыми бабами из упаковок жвачки.

Но я, собственно, против голых баб тоже ничего не имею, даже напротив. Они имеют место быть в нашей жизни, они ее часть, без них род людской перестанет размножаться и вымрет, как мамонты. А потому я продолжал весело крутить баранку и думать на тему ликвидации гражданина Камены, как личности антисоциальной, грозящей неисчислимыми бедствиями славному таксерскому братству и плюс к этому бывшему головой хорошо организованной группировки злобных хуцпанов. Которые, если разобраться, без головы и группировкой-то быть перестанут. И в этом состояла их слабость, и в этом заключалась моя сила. Убери я Камену, и вряд ли его шестерки станут разыскивать меня, чтобы поквитаться.

Но загвоздка была в том, что до Камены нужно было еще добраться. Он подложил мне изрядных размеров свинью, решив не работать сегодня ночью. Я, конечно, понимаю, что даже суперменам нужно когда-то отдыхать, и что новые русские тоже время от времени устают считать бабки, поскольку и они – люди. Но… Я так рассчитывал застать Камену на его рабочем месте, что как-то даже не потрудился рассмотреть параллельные варианты. И в этом была уже моя слабость, а их, соответственно, сила.

Распыляя дальний свет фар в плотном тумане, – черт его знает, откуда он такой взялся, отродясь ничего подобного не видал, – я катался по городу. Не торопясь – километров под тридцать. Во-первых, потому, что пока никуда не торопился. А во-вторых, я все-таки думал. А думать при ста кэмэче не только несподручно, но и опасно для жизни, в чем меня, старого дорожного волка, убеждать не нужно. Сколько таких задумчивых, запаковываемых в мешки я видал на обочинах дорог! Не сосчитать. Поэтому старался не столько ехать, сколько думать. Первое мне нужно было постольку, поскольку, а во втором, вернее, в его результате, я нуждался кровно.