Волк по имени Зайка

Киселек с сиропчиком. Надавишь – и лужицей растечется. Марго бы мне быстро мозги на место поставила, вздумай я так к ней подкатить. А эта слушает да вранье кушает.

Нет, Колину такая не нужна.

Замок приближался. Хорошее место. В обороне. Противнику придется разбираться со рвом, карабкаться на насыпь, а его в это время засыплют стрелами. Башни чуть нависают над стенами, чтобы с них удобно было лить кипяток или там масло…

Хорошее место. Взять будет очень сложно, а оборонять легко.

Со стен нас достаточно быстро заметили, и когда до ворот оставалось метров сто – они распахнулись.

Нам навстречу выезжала кавалькада… Хотя нет. Человек десять.

Впереди на могучем жеребце ехал грузный человек с каштановыми волосами и короткой бородкой. Роскошный камзол, повелительное выражение лица, дорогой плащ и богато украшенное драгоценными камнями оружие – все выдавало в нем хозяина.

Лорд Ройл, определенно.

Я махнул своим, приказывая перестроиться.

После недолгой заминки мы образовали за спиной Колина что-то вроде клина, показывая, что он здесь не просто так, а со свитой. Ройл явно это оценил и чуть нахмурился, но тут же стал безмятежен. Я приглядывался к его людям.

М-да…

Это те еще волки. Но – придорожные. Не армия, как мы, не личный отряд, нет. Они не так сработаны, есть в них нечто, выдающее одиночек. Каждый за себя.

Набирал с бору по сосенке?

Нанимал разбойников с большой дороги?

Вполне возможно, но зачем?

Надо держать ухо востро.

Колин остановил лошадь, когда до мужчины оставалось примерно десять метров, и глядел на приближающихся. Молча.

Только рука гладила заячьи розовые ушки. Умная зверушка сидела не шевелясь.

Подъехавший мужчина распахнул объятия, намереваясь заключить в них Колина, даже не слезая с седла.

– Сын мой!

Колин посмотрел холодно.

– Пасынок.

Он не уклонялся, понимая, что сделать это будет сложно, но тут Обмылок, почуяв состояние хозяина, повернул голову – и попытался цапнуть лошадь Ройла. Не смог, но и объятий не получилось.

– Сынок! – Ройл словно и не заметил поправки. – Я так рад видеть тебя в этот нелегкий для нас день…

– Неужели?

Иронии в голосе Колина хватило бы на троих. Ройл чуть сдвинул брови.

– Мне кажется, или вы, сын, проявляете непочтительность? В то время как мы утратили единственную в этом мире женщину…

– Не устраивайте балаган, Ройл. Посторонних здесь нет, – голос Колина звучал устало, – я не поверю, а моим людям все равно. Вы же не думаете, что я забыл, как вы избивали мою мать? Как издевались над ней? Кстати, вы по-прежнему бесплодны?

Что-то такое мелькнуло в голубых глазах Ройла. Я насторожился. Ага, куда-то Колин попал, хотя и сам не ожидал. Только куда?

Надо выяснить.

– Полагаю, об этом мы поговорим не на дороге.

Колин чуть кивнул. Сейчас выяснять отношения было не с руки. Только не над гробом покойной матери – и он это понимал лучше всех. Успеется.

Да и зная Филипа… Если он получил известие – то примчится сюда на всех парусах. А до тех пор надо сохранять хорошую мину при плохой игре и не дать себя убить.

Ну, это уже я постараюсь.

Зая

Комитет по встрече мне чрезвычайно не понравился.

Бешено не понравился их предводитель – матерущий мужик, похожий на белобрысого медведя. И совершенно медвежьи глазки лучатся коварством и ненавистью. Зря он думает, что этого никто не видит.

Эх, была бы я волчицей, я бы ему точно глотку порвала. Видно же, что он мечтает убить Колина. И свита у него – волчья. Бешеная. Глаза у всех злые, агрессией от них пахнет… Естественно, ничего интереснее, чем я, для обсуждения не нашлось.

– А это что – ужин? – поинтересовался отчим.

Колин фыркнул.

– Этот заяц бесценен. Это подарок любимой женщины.

– На случай голода?

– Я не настолько оголодал, чтобы есть подарки, – фыркнул Колин. – А что случилось с моей матерью?

Отчим пустился в рассказ. Как оказалось, несчастная болела уже давно, ей становилось то лучше, то хуже, а около месяца назад она слегла окончательно. Не вставала, не пила, не ела и в результате отдала душу господу. Да вознесет ее на небеса белый голубь.

Все сделали приличествующее выражение лиц. Только вот меня не обманешь. Запахи выдают человека, запахи!

И пахло от отчима – злорадством и ненавистью, от его свиты просто злорадством, а от Шарка сочувствием.

Что же до самого Колина…

Как же он ненавидел своего отчима! Убил бы сию секунду.

Останавливало – что?

Не знаю. Я бы точно убила. Потому что иначе он убьет первым.

Убьет?

Колина?

Не позволю.

Колин

Дом ничуть не изменился. Крыша и стены. А вот остальное…

Воспоминания ребенка были двоякими – и их разделяла алой чертой смерть отца. До его смерти дом был теплым и уютным, веселым и пронизанным светом и смехом.

Синие глаза мамы светились любовью, теплые руки отца обещали поддержку и защиту.

И играли солнечные лучи на уголках флюгера, и весело касались знамен ветерки, и даже слуги улыбались, чувствуя счастье.

Воспоминания после смерти отца были иными.