Волк среди волков

Она бежит с ним, она становится позади него, она берет вторую трубку. Они стоят так близко друг к другу, глаза горят, они похожи на призраки, не живые и не мертвые… Они слушают…

Доносится только голос Штудмана, он возбужденно сообщает, что в замке девицы устроили оргию вместе с бежавшими каторжниками.

— Все до последней степени перепились, Пагель, это превосходный случай, чтобы…

Внезапным движением фрау Эва вешает трубку. Пагель видит, как она медленно, точно в беспамятстве, поднимается по лестнице. И он тихо, торопливо говорит Штудману, что фройляйн Виолета исчезла из дому. Нужны немедленно полицейские с мотоциклами и собакой-ищейкой. Надо послать двух-трех надежных женщин сюда, в дом… Дверь будет открыта.

И он вешает трубку и широко раскрывает дверь, он просто оставляет ее открытой, распахнутой в ночь, роковую ночь: большей беды уже не может свалиться на этот дом. Он взбегает по лестнице, переступает через спящего ротмистра, не обращая на него никакого внимания, он застает фрау Эву фон Праквиц на коленях у постели бежавшей дочери. Ее руки засунуты под одеяло, она, быть может, старается вобрать в себя последнее, что ей осталось от ее ребенка, немножко живого тепла, сохраненного постелью…

Вольфганг Пагель безмолвно сидит возле безмолвной женщины, он оперся головой на руку. И здесь, перед лицом величайшего страдания, какое он когда-либо видел, погружается он в мысль о другой, далекой, такой любимой… Быть может, он задумался о том, как много зла могут причинить друг другу люди — любовью, равнодушием, ненавистью… Вряд ли он принимает решение, надуманные решения немногого стоят, но он дает подняться в себе ростку, который всегда тихо дремал в нем. Он дает ему простор, это ведь так просто: быть добрым и порядочным, насколько хватит сил (ибо все мы лишь из плоти…).

Затем он слышит голоса и шаги людей внизу. И все становится неясным, как всегда на людях. Он встает и велит отнести ротмистра наверх. Он звонит врачу, фрау Эву укладывают в постель, — у него много хлопот.

И многие важные мысли опять становятся смутными. Добрым и порядочным, насколько хватит сил… Это главное… Вот что останется на всю жизнь.

11. НОЧНЫЕ ПОИСКИ

Глухая ночь, в третьем часу утра ветер усилился. Бушуя, набрасывается он на лес, отламывает от деревьев гнилые мертвые сучья. С треском падают они на землю: глубокая осень, дело идет к зиме. Иногда торопливо несущиеся облака сбрасывают на землю быстрые ливни, но ищейка не сбивается со следа.

Сколько народу, сколько народу высыпало на дорогу! Весь Нейлоэ на ногах, никто не спит, везде горят лампы!

Важная новость, чудовищная новость: сбежавшие арестанты скрывались в замке! И не сбежали они вовсе, а прятались в каморках у девушек, наслаждаясь любовью и вкусной едой. Как только господа уехали, они задали большой пир. И так охмелели, так помутился у них рассудок, что они даже старого почтенного Элиаса заставили присутствовать при этой вакханалии, завернув его в ковер и завязав рот платком. А девушки — те потеряли всякий стыд, подружились с арестантами. Из окон их каморок виден был барак жнецов: началось с перемигиваний, а кончилось тем, что те и другие отлично столковались. У старика Марофке был верный нюх!

Да, что-то подгнило и здесь, и там, и в замке, и на вилле. В замке много молились, но от одних молитв толку мало. Старая барыня — как она перенесет эту недобрую весть! Дом, вероятно, покажется ей оскверненным.

Жандармам особенно трудиться не пришлось. И даже вовсе не пришлось они вместе со Штудманом проникли в большую столовую и крикнули: "Руки вверх!" Преступники смеялись, они считали это веселой шуткой: пожили в свое удовольствие, будет о чем смачно порассказать, ведь теперь они станут героями каторжной тюрьмы. Что уж такого особенного может с ними стрястись? Наверху, в девичьих каморках, лежала, аккуратно сложенная, в полной сохранности, их тюремная одежда; ни растраты казенного имущества, ни кражи со взломом им не пришьешь. На худой конец отделаются шестью или даже тремя месяцами. А уж это недорогая цена!

Девицы, конечно, подняли рев. О, как выла толстуха-кухарка, когда жандармы надели наручники на ее дружка, арестанта Мацке! Она укрыла голову юбкой и выла под ней, точно собачонка, ей было так стыдно!..

Вольфганг Пагель, который заглянул сюда, чтобы поторопить жандармов найти фройляйн Вайо, казалось ему гораздо важнее, чем задержать каторжников, — Вольфганг Пагель увидел в зале, у окна, Аманду Бакс, эту высокую, статную, крепко сбитую девушку, на лице которой читалось величайшее недоумение. Глаза Аманды, наблюдавшей пьяную сутолоку — смех, слезы, брань, — сверкали гневом. (Так как жандармов было недостаточно, чтобы оцепить замок, туда набилось много любопытных.)

С чувством разочарования смотрел Пагель на девушку. Еще вчера вечером, когда она в присутствии членов контрольной комиссии закатила пощечину предателю Мейеру, он восхищался ею.

— И вы тоже? — спросил он печально.

Аманда Бакс повернулась к нему и взглянула на него в упор.