Волк в капкане

Что теперь? Она не знала. Она не хотела думать об этом. Собрать вещи и вызвать по телефону такси? Она отвлеченно подумала, что в Цюрих можно доехать на поезде, но не из Гармиша, а из Мюнхена. И тут же задала себе вопрос в упор: ты готова уйти? Навсегда покинуть мужчину, который для тебя значит все на свете, которого любишь больше жизни? Никогда не видеть его, не прикасаться к нему, не умирать от счастья и любви, обнимая его? Если она уйдет — на этом все будет кончено. Такой гордый и самолюбивый человек, как Отто Ромингер, никогда не побежит за ней, будь он хоть трижды неправ.

Нет, она не может уйти. Как она будет без него жить? Ведь он — ее солнце, ее свет, ее счастье. Да, он поступил плохо. Но у нее не заняло много времени найти ему кучу оправданий. Она действительно выглядела вызывающе. Она хотела зажечь его, заставить безумствовать от желания, и слегка хватила через край. И он прав в том, что она выставлялась напоказ, после этого дня в спа-комплексе она чувствовала себя неотразимой, для нее это было немного в диковинку, ощущение собственной желанности вскружило ей голову, Рене хотела, чтобы все видели, какая она красивая. И вела себя так же, она провоцировала его. Наверное, эти два последние танца с Ноэлем были чересчур — она уже тогда знала, что они оба переступают черту. Потом, поняв, что Отто сердится, она попыталась задобрить его, но выбрала не те средства. Вместо того, чтобы успокоить, она разозлила его еще сильнее. А он устал, после фрирайда был такой взвинченный, после того как чуть не погиб там в этой трещине, и рука, и все такое. Отто встал, чтобы уйти от греха подальше, но она сама его не отпустила. И да, Рене играла с огнем, просто чтобы посмотреть, на что это похоже. И — вполне закономерно — обожглась. Она хотела увидеть взрыв и пострадала — примерно как любопытный идиот может заорать в горах, чтобы посмотреть на лавину, и погибает, погребенный под тоннами снега. Или тонет, решив, что достаточно крут для того, чтобы нырять в волну во время шторма где-нибудь на Гавайях. И кого она теперь должна винить, кроме самой себя?

Это она сама все испортила. Как там Ноэль говорил о сестре Отто? — что она играет с огнем и ее кто-нибудь в один прекрасный день просто пристрелит. Рене, наверное, повезло — она не профи в этих играх, которые, видимо, у Ромингеров в крови, но ее все же не пристрелили. Так, немного потискали. Что теперь будет с ними двумя, после всего этого? А Ноэль? Она что, поссорила их? Она не уйдет от Отто — как она может уйти, если так сильно его любит? Она не может его потерять. Она почти с самого начала знала, на что идет, что он ее не любит, что она для него… Черт, а это тут причем? Стоп! Ведь он ревновал ее. Правда. Разве ревнуют тех, кого не любят? Разве будет мужчина вроде Отто, такой самоуверенный и заносчивый, ревновать женщину, которая ни черта для него не значит? Конечно, нет. Но его вроде бы взбесил не сам факт, что она «тискалась» с Ноэлем, а то, что она делала это на виду у всех… Сложно все это, так сложно! Она должна остаться и как-то все уладить. Что и как она будет улаживать — совершенно непонятно. Рене приняла душ, обмоталась полотенцем, села в кресло, чтобы подумать, и задремала…

Отто выпал из лифта в полубессознательном состоянии. Надо же так нажраться… Он посмотрел на часы, увидел на циферблате странную цифру Ѵ576, долго думал и наконец громко изрек:

— Всякому известно, что квадратный корень из 576 — это 24. Вопросы есть?

Никто ему не ответил. Отто махнул рукой и отправился в лобби-бар. Все остальные бары и рестораны отеля уже закрылись — было полпервого. Бармен в лобби-баре тоже собирался закрываться. Он бросил подозрительный взгляд на посетителя.

Он запомнил этого светловолосого швейцарца, который всего три часа назад в компании с высоким брюнетом пил тут пиво и заказывал сэндвичи, потом к ним присоединилась слишком откровенно одетая красивая девушка, и они ушли. Мужчины уже тогда были подшофе. Теперь швейцарец был очень основательно пьян — он не смог даже дойти до стойки без приключений — он тащился зигзагами и по пути опрокинул кресло. Правда, не заметил этого. Его руки здорово дрожали, белокурые лохмы падали на лицо и выглядели так, будто из них пытались свалять войлок. Интересно, неужели девица ушла с брюнетом?

— Я собираюсь закрываться, — сказал бармен.

— Я тоже. — Отто грузно повалился на барный табурет, облокотился грудью на стойку и подпер щеку кулаком.

— Хотите чего-нибудь заказать? — с сомнением спросил бармен.

Отто задумался. Наверное, да, он чего-то хотел, только не помнил точно, чего. А еще он никак не мог сообразить, на каком языке это просить. На швитцере? Так он вроде не дома. Оставалось выбрать между немецким, французским и английским. Вроде бы он тут весь день говорил по-французски. Ноэль, фрирайд… Отто не был уверен, что он во Франции. В любом случае, он, только один раз споткнувшись, сказал слово, одинаково звучащее на всех языках:

— Гленнморанджи.

— По-моему, тебе уже достаточно, парень.