Ни воздуха.
Ни воздуха.
Когда наконец она снова вздохнула, это было неясный, пустой вздох. Сшитый с пылью. Слишком похожий на дым.
Яэль боялась пошевелиться. Боялась того, что обнаружит, когда это сделает. Все ее нервы были перегружены, изношены. Невозможно было сказать, откуда шла боль. Ее нога могла быть сломана. Ее ключицы – изогнуты. Ее запястье – порвано…
Наконец, ее расшевелил звук другого двигателя. Рев, затем мурлыканье, потом бормотание. Яркая фара. Четвертое место нажал на тормоз, спрыгнул со своего байка, подошел к ней. Рефлексы Яэль сработали в агонии. Тренировки Влада подействовали: извернуться, наставить пистолет, снять с предохранителя. Яэль смотрела через прицел, быстро дыша.
По крайней мере ее запястья не были сломаны.
Силуэт покатился к ней, будто вырезанный из бумаги в ослепляющем свете фары. Она твердо держала пистолет, направив его четвертому месту в грудь. Но юноша не остановился.
– Ох, черт! – Это был Феликс. Задыхаясь, он отшвыривал ногами песок. Инстинкты Яэль остались сильны. Она подняла свой П-38 выше. Брат Адель застыл при виде оружия, его лицо излучало ужас. Его волосы были яркими и изломанными в свете фары «Цюндаппа».
– Ада, – он говорил медленно, его руки были на виду. – Это я. Феликс. Ты неудачно упала. Положи пистолет.
В глазах Яэль были искры, плававшие как ее мысли.
Ее рука, державшая пистолет, дрогнула.
Так много искр. Нет воздуха.
«ПРОДОЛЖАЙ ДЫШАТЬ»
Она со вздохом бросила пистолет.
Феликс опустился на колени в песок, его руки по-прежнему были распростерты над ней. Парили над ней. Он волновался, но все еще не касался ее.
– Тебе больно?
Сейчас каждый вздох давался ей легче. Вдох – выдох. Вдох – выдох. Искры исчезли, но боль – она была везде. Очень-очень мягко Яэль исследовала каждую конечность. Руки, ноги. Ноги, руки. Левая, правая. Ничего не было сломано. Это была просто боль. И она пройдет. Как всегда делала, поселившись в ее коже.
Она тряслась, истекала кровью, была в ссадинах. Но она все еще могла участвовать в гонке.
– Я в п-порядке. – Слова высыпались из Яэль. Всю свою силу она сберегла для того, чтобы оттолкнуться от песка, попробовать встать на шатающиеся ноги.
Один шаг. Два. Ее колени были как фольга: крошащаяся, изогнутая, хрустящая.
– В порядке? В порядке? – Белые брови Феликса взлетели аж до линии роста волос. – Проклятье, Ада. Ты просто не справишься после подобного.
Феликс легко приноровился к ее шагу.
– Куда именно ты направляешься?
– Мой байк… – Где же он был? Яэль видела только свет, пыль и Феликса. Ее должно быть отбросило на приличное расстояние от мотоцикла. Ее целые кости становились все большим и большим чудом.
– Нет! – рявкнул брат Адель, а затем сразу же смягчил свой тон. – Нет. Посмотри на себя. Ты вся – сплошное месиво. Нам нужно очистить эти раны, прежде чем в них проникнет инфекция.
Он был прав. Но Лука и Кацуо все еще были в пути, и секунды превращались в минуты…
Она продолжала идти.
Феликс шел рядом, нога в ногу.
– Условия, в которых проходит гонка, просто дерьмо. Нулевая видимость, выбоины каждую секунду – ты не проедешь и ста метров в твоем состоянии.
– Ада, пожалуйста… не… – Феликс сглотнул. Его лоб избороздила печаль. – Не кончи, как Мартин.
Не удивительно, что Феликс выглядел так устрашающе, когда впервые подбежал к ней. Он уже видел эту сцену прежде: брат, вылетевший с байка, лежащий с переломами на дороге.
Упоминание имени другого брата – истории за ним,
Один пристальный взгляд и сердце Яэль упало. Дела у ее мотоцикла обстояли не так хорошо, как у тела. «Цюндапп» боком лежал на обочине дороги, исковерканный, колесом вверх. Его хром был покрыт царапинами, шиферная краска помята и сколота. Одна сторона его кожаного сиденья была порвана на куски. Моторное масло сочилось в песок, как кровь.
Феликс подошел к обломкам.
– Это по всей видимости хорошая вещь, которую ты так и не удосужилась назвать. Я не видел, чтобы ты так быстро сломала байк после того, который уничтожила в 1951. Он был у тебя менее двадцати четырех часов, и ты сломала ось. Папа был так зол.
Брат Адель нагнулся, оглядывая обломки «Цюндаппа».
– Хотя в этот раз ось, кажется, цела. Я взгляну поближе, как только мы тебя почистим и разобьем лагерь.