Два дня Яэль ехала одна. Каждый город, который она проезжала, был пуст, за исключением автозаправочных станций Гонки Оси, в которых разместились несколько загоревших арийских лиц. Песок утрамбовался у дверей домов как сугробы. Никто не жил на этом побережье годами. Согласно данным Райнигера, коренное население деревень было депортировано в трудовые лагеря в течение года после Великой Победы. Она ехала через мертвую землю.
Скорость Яэль на этом последнем участке пустыни была огромной, подпитываемая сверкающим взглядом Луки. Ножом Кацуо. Ее ночь в лагере была короткой. Она оставалась на дороге, пока не исчезли последние следы света и собрала свою сломанную палатку до того, как рассвет озарил восточные дюны. Топливо и вода были ее единственными остановками за день – драгоценные минуты, проведенные в городах-скелетах. Каждый раз, пополняя бензобак и фляги, она изучала дорогу позади нее. Сканировала горизонт на пыль и движение.
Они приближались. Она это чувствовала своими костями. Настоятельную необходимость оставаться впереди. И она была впереди. Ее «Цюндапп» первым достигнет Каира. Этот город, по крайней мере, процветал. Его воздух плыл пьянящими ароматами дизеля и благовоний. Сушеного навоза и тепла. Его улицы были запутанными и живыми: тяжелые тележки с гранатами и инжиром, коленопреклоненные верблюды, нетерпеливые внедорожники. Яэль лавировала между ними, как могла, вплоть до контрольно-пропускного пункта.
Должностные лица Гонки Оси не ждали ее. Судья, следящий за временем, сидел слегка ссутулившись, сонный, в кресле. Персонал «Рейхссендера» и японские журналисты сидели вокруг повидавшего виды карточного стола: шарфы обмотаны вокруг головы, бутылки минеральной воды истекают потом у их локтей.
Когда Яэль закатилась в полевой лагерь, выражения их лиц были, как у Луки: ошеломленные, затем решительные, когда они побежали за своими камерами. Судья, следящий за временем, почти выпал из своего кресла, когда бросился записывать ее время.
Яэль вытерла дни пыли со своего до сих пор перевязанного лица и посмотрела на числа. Менее недели, время в пути от Германии до Каира. Это был хороший темп. Отличный, на самом деле.
Но будет ли его достаточно?
У нее было два часа, десять минут, и двадцать восемь секунд, чтобы это выяснить.
Ответы Яэль на вопросы «Рейхссендера» были равнодушными, мертвыми. (Да, буря была ужасной. Да, конечно, приятно добраться до Каира первой. Нет, она не имела ни малейшего представления, что ее брат будет участвовать в гонке). Ее внимание было приковано к дороге, как только она сняла куртку, заменила бисеринки пота на лбу глотками минеральной воды.
Прошел час.
Она смотрела на улицу из-за карточного стола, оставляя своей бутылкой мокрый отпечаток на дереве в виде буквы O. Вынимая из миски сушеный инжир и финики. Скручивая концы светлых волос Адель (это может и успокаивало нервы Адель, но только не ее). Хоть что-то, чтобы заставить секунды идти быстрее.
Каждый шум двигателя, каждый визг колес вдали ускорял сердцебиение Яэль. Она все еще ожидала увидеть байк Луки, поворачивающий из-за угла. Или Кацуо верхом на его «Цюндаппе», полного решимости сохранить номер один перед своим именем. Но это были не они… не они… не они… Минуты проползали. Надежда вцеплялась все крепче и крепче в горло Яэль.
Ворота полевого лагеря оставались пусты. Два часа, десять минут, двадцать
Лука первым завернул за угол, весь покрывшийся пылью, когда его байк занесло на остановке. Щетина на его лице была неровной. Он так и не закончил бритье.
Лука Лёве: 5 дней, 6 часов, 21 минута, 2 секунды.
– Ты выглядишь смешно. – Яэль, все еще наслаждающаяся своим триумфом, не могла не подразнить юношу, когда он подошел к ее столу неловкими, выдающими ссадины шагами.
– Сказала девушка, на которой бинтов больше, чем на мумии. – Лука рухнул в кресло и бесцеремонно положил ноги на стол. Сапоги и пыль. – Где дорогой братец?
Яэль выловила финики из чаши. В те длинные часы, когда не было никого, кроме нее, неба и дороги, она усиленно пыталась не думать о Феликсе. Как он рухнул без боя. Как она просто оставила его – озадаченного – в море песка, с пульсирующим виском и сломанным байком.
Память мучила ее. Больше, чем должна была бы. Но сейчас он выбыл из гонки. Яэль только надеялась, что он не перегрелся внутри палатки.
– Я ему не нянька, – сказала она и ударила по финику.