Волк за волка

– Отлично. Тогда общайся с ним. – Здоровый взгляд Феликса сузился. – Ты должна была плясать от радости, когда я сломал мерзавцу нос в Праге. Но ты меня остановила. Почему?

Потому что я подумала, что так поступила бы Адель. Очевидно, нет.

Вместо этого Яэль пробормотала:

– Я… я не хотела, чтобы тебе причинили боль.

– Ясно, что это не главный твой приоритет. – Феликс фыркнул. Движения исказило его нежное лицо, заставило вздрогнуть от боли. – Я не дурак, Ада. Чего-то не хватает. Чего-то, о чем ты не рассказываешь мне.

Феликс обернулся через плечо на судью, следящего за временем, который ушел обратно спать в кресло. Его голос стих до шепота:

– Что происходит?

Нет, Феликс Вольф не был дураком. Совсем нет. Он был близок. Слишком близок к истине. Слишком близок к ее истине. Чего-то не хватает.

Яэль должна была держаться от него подальше.

Поэтому она посмотрела прямо на Феликса и этот ужасный, ужасный синяк. Она не дрогнула:

– Происходит то, что я пытаюсь выиграть эту гонку. И я не могу этого сделать, пока ты цепляешься к моей выхлопной трубе.

– Цепляюсь к твоей… Я пытаюсь защитить тебя! – Щелкнула костяшка третьего пальца. И четвертого. И пятого.

– Мне не нужна твоя помощь, – сказала ему Яэль. – Поезжай домой, Феликс. Вернись к маме и папе прежде, чем кончишь, как Мартин.

Использовать имя мертвого брата как оружие было низко, но это сработало. Их разговор был окончен.

У Феликса больше не осталось костяшек, чтобы щелкать. Он повернулся и вместо этого ударил кулаком по карточному столу. Древесина раскололась. Полетела миска с инжиром и финиками, их сморщенная сладость рассеялась в пыли сапогов Яэль, когда она уходила.

Глава 17

Сейчас. 18 марта 1956. Контрольно-пропускной пункт Каир

Этим вечером под подушкой Яэль был еще один подарок из бумаги. Крошечный журавль, сложенный из арабской газеты. Яэль присела на минутку на свою койку, любуясь птицей ручной работы, уместившейся в ладошку. Она была одного размера с самой маленькой куклой. Кто бы ее ни сделал, это потребовало у него времени, заботы.

Яэль опустила журавля в карман куртки рядом со звездой (теперь немного помятой из-за аварии в пустыне). От этого движения край рукава оказался рядом с ее носом. Яэль замерла. Ужас в ее животе растянутся и вырос.

Пользуешься духами. Это обвинение не имело никакого смысла, когда брат Адель сказал его. Но теперь… теперь Яэль поняла.

Ее куртка пахла цветами и дымом. Она пахла кальяном.

И Феликс заметил.

Страх сжал грудь Яэль. Распадаясь и рассыпаясь, пока не заполнил даже пустые пространства. Ее легкие замерзли.

Нет воздуха.

Воспоминания об аварии вернулись. Нет воздуха. Гравий в ее коже. Феликс, очищающий ее раны, выдающий секреты, знать о которых не имел никакого права. Брат Адель был здесь, чтобы защитить свою сестру. Не вернуть ее. Он не пойдет к должностным лицам гонки, пока не узнает правду. Кем она была. Кем она не была.

Досье было доказательством этой тайны. Нужно было его запомнить и уничтожить прежде, чем брат Адель сможет снова ей противостоять. Поэтому Яэль отправилась в уборную.

Двери были закрыты, когда она подошла, сдавленные звуки просачивались через древесину. Неравномерное дыхание, тяжелое, задыхающееся шмыганье. В сердце Яэль вспыхнула острая боль от этих шумов, ибо она хорошо их знала.

За дверью кто-то плакал. Кто-то, кто очень старался не делать этого.

Яэль хотела незаметно ретироваться. Но эта уборная был единственным местом на территории лагеря, которая гарантировала ей конфиденциальность, необходимую ей, если она соберется рассматривать килограмм бумаг, утяжеляющих ее куртку.

Она постучала в дверь.

Все звуки плача прекратились. Их сменили топот сапог и открытый кран. Прошла почти минута, прежде чем кран был закрыт и дверь распахнулась.

Яэль представляла много разных лиц – покрытых красными пятнами, с прожилками слез – внутри туалета. Рёко, возможно. Или, может быть, один из молодых первогодок: Рольф или Таро.

Она даже, на мимолетную секунду, представила себе Феликса, прислонившегося к раковине. Бледные волосы, искаженное лицо.

Но ни разу не подумала, что звуки могли исходить от Цуда Кацуо.

При виде Яэль юноша остановился, достаточно долго для того, чтобы она заметила слабую розовую припухлость под ресницами. Остальная часть его лица была сырая, не от слез, а воды из крана. Он начисто его помыл.

Почему плакал Кацуо? Он был охотником, Победоносоным…

Победоносный с обрушившимися на его плечи ожиданиями всей империи. Надеждами народа. Необходимостью победить. Это была тяжелая ноша, даже без дополнительного веса надвигающегося путча. Достаточно, чтобы заставить дрогнуть кого угодно.

Но сейчас в Кацуо не было ничего неуверенного. Его глаза, хотя и были налиты кровью, метнулись в замкнутый двор, когда он протолкнулся мимо Яэль, исчез в коридоре.

Цуда Кацуо: В конце концов не так легко прочитывается.