Когда она снова открыла глаза, было чистое голубое утро. Влажный воздух и городские окраины вкрались через открытую дверь вагона. Дети и собаки и куры. Шаткие лачуги с бельем, развешанным между ними, как сигнальные флаги, их жестяные крыши уже отражали жар солнца. Ухабистые дороги из красной земли, смешанные с гулом мотоциклов.
Феликс прислонился к открытой двери, глядя на трущобы.
Яэль села на ящике, почувствовав глубокие отпечатки деревянных досок на щеке. Она так крепко не спала – дни, недели, месяцы, годы? – Яэль не могла вспомнить, сколько.
Брат Адель посмотрел на нее:
– Ада, подойди и посмотри на это.
Снаружи была целая толпа людей – землистая кожа, еще более темные волосы – танцующих так, что напомнило Яэль морские волны. Люди подпрыгивали под музыку и выбрасывали в воздух над головами кулаки с порошком, где он расцветал.
Цвета. Яркие, яркие и везде. Пышные фиолетовые, закатный пурпур, зеленый, как кожура лайма, пыльца желтого, лава оранжевого, синий, светлый, как глаза Вольфов. Небо было переполнено ими.
– Как думаешь, что они делают? – спросил Феликс.
Яэль не думала. Она знала. То, что они видели, было Холи: праздник приветствия прихода весны. Она прочитала о нем в одной из книг Хенрики, спасенных от костров национал-социалистов. Ее потрепанные страницы были полны сухих английских предложений, описывающих «коренные народы Британской империи». Писатель описал Холи всего в одном абзаце: музыка, танцы, огни и блестящие, сухие пигменты. Читая про него, развалившись в кресле в кабинете Хенрики, она пыталась представить себе, на что он похож.
Но Яэль никогда не думала, что на самом деле увидит его. Так много цветов в одном месте. Пыль, которая означала что-то отличное от распада и смерти.
– Они празднуют. – Яэль не могла скрыть своего удивления. Она думала, что этот день – как и многие другие вещи – сойдет на нет. Но сейчас они были за семидесятым меридианом. За пределами Рейха и в Великой Восточно-Азиатской сфере взаимного процветания, где слова «арийцы» и «недолюди» не имели смысла. Видимо, император Хирохито позволял людям праздновать их традиционные фестивали.
Весь город расцветает, поняла она по мере движения поезда. Километры проходили мимо их открытой двери – цвета и толпы – пока поезд, наконец, не начал замедлять ход, застонав по металлическим путям. Феликс высунул голову из вагона:
– Похоже, мы почти у станции.
Яэль встала. Ее глаза были все еще направлены на порошковые облака (такие яркие, такие красивые!), но ее ум был напряжен, как мышцы ее ног. Боковым зрением она видела, как встают другие гонщики. Настраиваются на безумный рывок от железнодорожного вокзала к контрольно-пропускному пункту Нью-Дели.
Гонка еще не была окончена.
– Готов бежать? – спросила она Феликса.
Он кивнул. Стоял рядом с ней.
«Узловая станция Нью-Дели». Большая часть знака была написана на кандзи, с крошечной подписью на немецком и с еще более мелкой писаниной на хинди (написанной от руки, как граффити). Лодыжки Яэль свело судорогой и криком, когда они проехали мимо него. Груженый поезд ткнулся в землю, как яростные зубцы:
Медленно.
Медленнее.
Остановился.
Она побежала.
Глава 26
Сейчас. 26 марта 1956. Контрольно-пропускной пункт Нью-Дели. 11 541-й километр
Контрольно-пропускной пункт был недалеко от железнодорожного терминала. По крайней мере, так сказал начальник вокзала, когда Яэль бросилась к окошку кассира. Он расположен всего в паре километров на юг, сказал он ей на порывистом японском, перечисляя дорожные названия наряду с путанными инструкциями: выйти из вокзала. По этой стороне улицы. Мимо базара. Через какую-то площадь. По другой улице. Вы узнаете его, когда увидите.
Мужчины, женщины и дети так плотно толклись на дороге перед вокзалом, что пройти было почти невозможно. Яэль прокладывала свой путь через толкающиеся плечи. Ища, ища, ища указатели правильных улиц. Пытаясь прочесть их на кандзи через тонкую, словно крылья бабочки, дымку порошка и толпу людских голов.
По крайней мере, за Феликсом следить было просто. Его волосы светились белым в цветном облаке, когда он указал на висящий вдали уличный указатель:
– Туда!
Яэль протолкнулась через слои веселья: детский смех, перезвон колокольчиков на лодыжках, крики и пение «Счастливого Холи!», пальцы, мазавшие ее по щекам порошком, когда она проходила мимо. Было что-то электрическое в цветах, которые взрывались в небе, напоминая Яэль, что не все было серым падением пепла, желтеющими сорняками, иссушенными голубоватыми руками, малиновыми реками крови…
Красота по-прежнему была в этом мире. И за нее стоило бороться.
Так что Яэль бежала все быстрее.