На борту «Кайтена» не было спальни. Гонщикам предоставили собственные каюты для путешествия. Это были практичные помещения, в которых были только туалет и кровать. Когда Яэль дошла до комнаты Адель Вольф, она рухнула на свежее постельное белье и заснула мертвым сном. Неподвижным, темным и без сновидений.
Когда она проснулась, дневного света не было. И не было Феликса, улыбающегося и машущего ей рукой, чтобы она подошла и увидела цвета. Крошечное окошко ее иллюминатора было заполнено мраком. (Может быть, сумерки? Или рассвет? Невозможно было сказать.) И Феликс… он спрятался в своей каюте, если он вообще был на судне.
Сначала Яэль подумала, что у нее кружится голова, когда села на кровати, но вскоре поняла, встав на напряженные ноги, что это было движение судна. Они были уже в море. Другие гонщики должно быть взошли на борт, когда она спала.
Все, кроме Кацуо.
Мысль, имя, ударили ее с холодной, ужасной ясностью утра. Не было больше размытого пятна, оцепенения.
Воспоминание о том, как он тяжело свалился на дорогу, ломая конечности и суставы и жизнь, казалось кошмаром. Большим, чем жизнь, цепляющимся к ней, как жирная пленка, заставляющим ее чувствовать себя слабой, грязной.
Слишком многие ее кошмары были реальными.
– Цуда Кацуо мертв, – сказала она вслух гладким металлическим стенам. Слова вернулись к ней эхом: слабым, слабее, еще слабее…
Ее разум взбесился. Танцевал вокруг нее.
И голос, который шептал громко, громче, громче всех – старейший шепот из всех – сказал только одно слово: монстр.
Она боялась, что он был прав.
Погода на море испортилась: его волны барахтались, взбрыкивали, метались во все стороны. Экипаж «Кайтена» казался равнодушным, ходил по коридорам с уверенностью горных козлов. Но Яэль и другие гонщики провели большую часть времени лежа, не желая принести содержимое палубы в каюты. На палубе практически никого не было, когда Яэль, цепляясь за стены, предприняла путешествие за едой. Она была более чем благодарна за это. Она не думала, что сможет выдержать взгляды других гонщиков – реальных или воображаемых – колющих ее так же, как это делал Кацуо. В сотню раз сильнее.
Она с ужасом ждала взгляда Феликса. (По данным табло, он
Яэль кивнула, получив собственную миску, и села за отдельный островок стола. Судовая качка создавала крошечные волны в бульоне, вызывая рябь в печальном отражении Адель. Яэль смотрела и смотрела на перепутанную лапшу, пытаясь заставить желудок поесть. В последнем этапе Гонки Оси было чуть более двенадцати сотен километров от Нагасаки до Токио. Более двенадцати часов езды на высшей передаче. Двенадцать часов, когда Лука будет ехать за ней в всеоружии… пытаясь сократить тот пятисекундный разрыв между ними.
Яэль были необходимы все силы, какие у нее были. И хотя она не наелась до отвала, она не была голодна.
Была только пустой и слабой.
Она по-прежнему смотрела в бульон, когда стул рядом с ней загремел. Это была Рёко. Короткие атласные волосы девушки прошлись по ее подбородку, когда она поклонилась:
– Здравствуй. Меня зовут Оно Рёко.
– А меня Адель, – кивнула Яэль, посмев встретиться с девушкой взглядом.
Во взгляде Рёко не было сомнений. Никаких резких обвинений. Вместо этого на ее щеках появились ямочки:
– Спасибо, что помогла нам уйти от солдат Советов. И за помощь Ямато. Он очень признателен.
Яэль не знала, что сказать. «Пожалуйста» казалось ересью. Ничего не ответить значило оскорбить. Поэтому она ухватилась за последнее предложение:
– Как Ямато?
– Он счастлив, что больше никуда не едет. Ямато хороший гонщик, но это не то, к чему лежит его сердце. – Щеки Рёко покраснели: от розового до сливового. Она быстро продолжила. – Он хочет изучать литературу и стать учителем.
Яэль думала о книгах, которые носил с собой юноша. Как он прочитал хокку вслух в идеальном тоне и темпе.
– Он будет хорошим учителем.
Рёко кивнула:
– Я тоже так думаю.
Яэль сунула руку в карман и вытащила бумажные скульптуры. Звезда сплющилась в кармане, а шея журавля вывернулась назад и сломалась.
– Спасибо тебе за них.