– Ты не открыла их. – Рёко нахмурилась и выловила бумагу из ладони Яэль. Ловкими пальцами она развернула их и разгладила складки.
Оба осколка бумаги содержали рукописные заметки – аккуратный курсив, вплетенный между немецкой пропагандой и арабским новостным листком.
На звезде:
На журавле:
Правда была внутри. Всегда внутри. (И это заставило Яэль гадать, что она обнаружит в себе, если откроется? Монстра, созданного доктором Гайером? Или Валькирию собственного производства?)
Она не знала.
Она не знала.
Как она могла забыть собственную личность?
– Ты пыталась предупредить меня, – размышляла Яэль вслух, потому что так было проще посмотреть на этот вопрос: – Но почему?
– Я наблюдала, как ты участвовала в гонке в прошлом году. Ты ехала очень хорошо. Лучше, чем юноши. Это обрадовало меня. Дало мне… – Рёко остановилась, отыскивая нужно немецкое слово. – Надежду. Надежду, что я тоже смогу участвовать в гонке, несмотря на то, что я девушка. И в Праге, когда я сидела одна, ты улыбнулась мне, снова дала мне надежду. Я хотела дать тебе что-то в ответ.
– Как думаешь, сможешь показать мне, как сделать звезду? – спросила она. – И журавля?
Девушка напротив улыбнулась ей:
– Конечно.
Рёко тоже была хорошим учителем. Они провели час, склонившись над столом, разгибая пальцами бумагу, разговаривая о мотоциклах и парнях. (Разговор как-то постоянно переходил на Ямато. Каждый раз, когда Яэль упоминала имя юноши, лицо Рёко выдавало другой оттенок красного.) Когда урок закончился, Яэль смогла смастерить звезду и журавля, который на самом деле выглядел как птица.
Это было хорошее начало, думала она, убирая две фигурки в карман.
Когда море наконец успокоилось, Яэль обнаружила, что ее живот не последовал его примеру. Он по-прежнему крутился, переворачивая последнюю пищу: лапшу удон, рис, рыбу и сушеные сливы внутри кишечника. Она вышла на палубу, чтобы подышать: уловка, которую она узнала от героев-мореплавателей со страниц книг на полке Хенрики с запрещенными романами.
Она была не единственной. Все судно вывернулось наизнанку: гонщики и, похоже, члены экипажа облокотились на перила, купаясь в морском бризе и утре.
Яэль разыскивала Феликса, когда поднялась на палубу «Кайтена», но его нигде не было видно. Она вообще не видела его за все время рейса. Ей не хватало смелости постучать в его дверь, и она действительно не знала, что сказать в таком случае. Как бы то ни было, что значили лишние двадцать четыре часа? Прощание, которое не было таковым, все еще оставалось лучшим вариантом.
Нос корабля был изолирован, отгорожен стеной командной вышки. Лучшее для нее место, чтобы стоять и смотреть в голубой-голубой горизонт.
– Приготовились, фройляйн? – Лука, которого она не заметила сразу, облокотился на перила рядом с ней. – У нас впереди целый день. Капитан говорит, что мы всего в нескольких часах от порта. Мы сможем вскоре увидеть землю.
Он был красивым. Все ради множества камер, навстречу которым они готовились ринуться. Его волосы были только что вымыты и зачесаны. Вся щетина выцарапана с его щек. Его губы больше не шелушились; он смазал их вазелином. Кончик уха, который он потерял, спасая Ямато, был обернут чистым куском марли.
Все это заставило Яэль яснее осознать, насколько она грязная. Она не смогла побороть морскую болезнь, чтобы встать под душ в ванной. Вместо этого она пару раз побрызгала на лицо водой, чтобы смыть грязь.
Но маслянистое ощущение осталось. По всей голове, пропитавшее ее кожу. Чтобы избавиться от него потребуется нечто большее, чем душ и мыло. Гораздо большее.
Яэль перевела взгляд обратно на море.
Лука спокойно воспринял ее молчание.
– Это из-за Кацуо?
Она была такой открытой? Настолько очевидной? Или он просто смог лучше проникать через ее оболочку и читать ее?
– Он мертв. – Она сказала это так же, как стене. Только на этот раз эха не было.
Она снова закричала в пустоту:
– Он мертв, и это моя вина.
– Проклятье, – выругался Лука и наклонился ниже через перила, он балансировал на носочках на последней ступеньке. До Яэль дошло, что его легко можно было столкнуть за борт. Вместо этого она просто смотрела, как пробирающий до костей ветер и солнечный свет мелькали в его волосах.
– Ты
– Разве это тебя не беспокоит?