Волхонка. Знаменка. Ленивка. Прогулки по Чертолью

«Лариса ожидала нас в небольшой комнатке, сверху донизу затянутой экзотическими тканями. Во всех углах поблескивали бронзовые и медные будды калмыцких кумирен и какие‑то майоликовые блюда. Белый войлок каспийской кочевой кибитки лежал на полу вместо ковра. На широкой и низкой тахте в изобилии валялись английские книги, соседствуя с толстенным древнегреческим словарем. На фоне сигнального корабельного флага висел наган и старый гардемаринский палаш. На низком восточном столике сверкали и искрились хрустальные грани бесчисленных флакончиков с духами и какие‑то медные, натертые до блеска, сосуды и ящички, попавшие сюда, вероятно, из тех же калмыцких хурулов. Лариса одета была в подобие халата, прошитого тяжелыми золотыми нитями, и, если бы не тугая каштановая коса, уложенная кольцом над ее чистым и строгим пробором, сама была похожа на какое‑то буддийское священное изображение».

В большом, в четыре окна, кабинете Ларисы «был некоторый беспорядок – книги, черновые наброски, пишущая машинка, полевой бинокль, карта‑трехверстка на письменном столе, придвинутом к окну. Из окна открывался чудесный вид на Неву и Васильевский остров. Именно в этой комнате рисовал Ларису Михайловну художник‑миниатюрист Чехонин». Здесь она диктовала статьи и пьесы личному секретарю, даме «из бывших», как тогда выражались.

В громадной круглой адмиральской столовой (вмещающей в былые времена не менее ста гостей) Лариса собирала «людей, не считавших зазорным поддерживать отношения с большевиками».

Самым почитаемым в квартире Ларисы гостем был Александр Блок. Писатель Лев Никулин вспоминал: «Петербуржцы много злословили по поводу прогулок верхом на вывезенных с фронта лошадях – эти «светские» прогулки Ларисы Рейснер и Блока в то время, когда люди терпели лишения, были неуместны. Жители островов видели всадника и всадницу – пара ехала шагом и вела долгие беседы».

В личном распоряжении Ларисы Михайловны был «огромный коричневый автомобиль Морского штаба». Склонная к переодеваниям, как мы помним, на маскараде в Доме искусств она танцевала вальс в «бесценном, известном всем костюме работы художника Бакста из балета «Карнавал».

Участие в походах не прошло для Ларисы бесследно: она заболела тропической малярией. Но зато скопила большой багаж впечатлений. В результате в 1924 г. вышла во многом автобиографичная книга ее очерков о Гражданской войне «Фронт». В этой книге Рейснер пишет о матросах, «придавших Великой русской революции романтический блеск», о себе, делящей со всеми тяготы боев, спавшей на полу, «с восторгом отодрав от ног промокшие тяжелые сапоги». Грязные сапоги и Бакст, конечно, не сочетаются. Да и сон на полу, видно, не пошел ей впрок. Возможно, что Лариса немного добавила черной краски в свои жизнеописания, но ведь произведение‑то художественное… Журналист Михаил Кольцов ставил эту книгу в один ряд с «Десятью днями, которые потрясли мир» Джона Рида.

В октябре 1920 г. Лариса Михайловна едет в Ригу на переговоры о мире с Польшей. Накануне отъезда у нее был жесточайший приступ малярии. Это не помешало ей принять участие в конференции, а также в банкете после подписания мира, а потом еще и танцевать в вечернем платье мазурку с комфронта А.И. Егоровым (расстрелян в 1939 г.).

В конце все того же 1920 г. Рейснер переезжает в Москву, где ее можно было встретить в Малом Знаменском переулке.

В 1921 г. Ф.Ф. Раскольникова назначают полпредом в Афганистан. Дипломатическая миссия, в составе которой была и Лариса Михайловна, совершила тридцатидневный переход с караваном из Кушки в Кабул через хребет Гиндукуш.

Жизнь в средневековом Кабуле – замкнутая и однообразная – была томительна для Ларисы. Афганцы удивлялись, что она пела песни с матросами из охраны и танцевала вальс с врачом миссии, бывшим военнопленным австрийцем. Фурор производили ее верховые прогулки на хорошо выезженной лошади. Затворницам женской половины дворца правителя хотелось видеть европейскую женщину, и там Лариса была желанной гостьей. В Афганистане под влиянием климата у Рейснер участились приступы малярии.

В 1923 г. Федор Раскольников и Лариса Рейснер расстались. Лариса вернулась в Москву. В одном из писем Раскольников укорял ее: «…Мне кажется, что мы оба совершаем непоправимую ошибку, что наш брак еще далеко не исчерпал всех заложенных в нем богатых возможностей. Боюсь, что тебе в будущем еще не раз придется в этом раскаиваться. Но пусть будет так, как ты хочешь. Посылаю тебе роковую бумажку (то есть согласие на развод. – Авт.)».

Варлам Шаламов писал: «Семейная драма Раскольникова развивалась по тем же канонам острого детектива, авантюрного сюжета, как и вся его жизнь. Жена бежала от него, посла в Афганистане, бежала под удобным предлогом – ускорить отъезд, бежала по горным речкам, через ущелья, скакала по горной гератской дороге. В Ташкенте жена пересела на скорый поезд Ташкент – Москва, а в Москве – послала Раскольникову требование развода, села в самолет и перелетела в Берлин, скрылась в подполье под чужой фамилией, чтоб на три месяца попасть в Гамбург на баррикады».