Волхонка. Знаменка. Ленивка. Прогулки по Чертолью

С 1923 г. резко изменился стиль очерков Ларисы Рейснер. Многие знали, что за этим стоит Карл Радек‑Собельсон, член ЦК ВКП(б), остроумный и циничный публицист, сочинитель анекдотов, не красавец. За глаза его звали Радек‑Крадек. В журналистских кругах шутили:

Лариса Карлу чуть живого В котомку за седло кладет.

Радек стал заинтересованным читателем и терпеливым советчиком в литературных поисках Ларисы. С Радеком осенью 1923 г. Лариса ездила в Германию и стала свидетелем подъема и разгрома революции. Книга ее очерков об этой поездке «Гамбург на баррикадах» была издана в 1924 г. В следующем году выходят в свет книги очерков «Афганистан».

Игорь Ильинский в статье «Граненый талант» писал: «…Лариса – журналистка, писательница, тонкая художница слова: в Гамбурге, на Урале, везде, куда бросает ненасытный интерес к жизни, находит она свои образы, которыми, как жемчугом, вытканы ее вещи, всегда небольшие по объему и заботливо до мелочи отточенные…» Очерки печатались в «Известиях», выходили отдельными сборниками.

В 1925 г. Л.М. Рейснер лечилась в Висбадене от малярии, ездила по Союзу, по Донбассу и Уралу. Итогом этих поездок стала книга «Уголь, железо и живые люди».

В конце 1925 г. в «Известиях» публиковался цикл очерков Ларисы «В стране Гинденбурга», работала она над циклом «Портреты декабристов», задумала цикл о первых утопистах‑коммунистах и огромную историческую эпопею из жизни уральских рабочих, собиралась ехать в Париж, лететь в Тегеран. Но в феврале 1926 г. Лариса Михайловна Рейснер скоропостижно умерла от брюшного тифа. Смерть тридцатилетней валькирии революции вдохновила Бориса Пастернака:

Бреди же в глубь преданья, героиня. Нет, этот путь не утомит ступни. Ширяй, как высь, над мыслями моими: Им хорошо в твоей большой тени.

«Молодая женщина, надежда литературы, красавица, героиня Гражданской войны, тридцати лет от роду умерла от брюшного тифа. Бред какой‑то. Никто не верил. Но Рейснер умерла. Я видел ее несколько раз в редакциях журналов, на улицах, на литературных диспутах она не бывала… Гроб стоял в Доме печати на Никитском бульваре. Двор был весь забит народом – военными, дипломатами, писателями. Вынесли гроб, и в последний раз мелькнули каштановые волосы, кольцами уложенные вокруг головы. За гробом вели под руки Карла Радека…» (В. Шаламов).

Похоронили Л.М. Рейснер на «площадке коммунаров» на Ваганьковском кладбище. В одном из некрологов было сказано: «Ей нужно было бы помереть где‑нибудь в степи, в море, в горах, с крепко стиснутой винтовкой или маузером».

Что дальше стало с мужчинами Ларисы Рейснер? Все они стали жертвами революционной диктатуры. В конце 1920‑х гг. Федор Раскольников трудился на литературной ниве, писал пьесы, редакторствовал в журналах и издательствах, цензурировал произведения собратьев по перу, а в 1930 г. отправился посланником в Эстонию, Данию и Болгарию, где благополучно пережил основной пик репрессий. Но в 1938 г. и про него вспомнили и неожиданно отозвали с дипломатической работы.

Чувствуя, что жернова красной мельницы перемелют и его, Раскольников отказывается вернуться в Советский Союз. Он пишет Сталину открытое письмо, в котором обвиняет вождя в репрессиях и т. д. и т. п. В 1939 г. Раскольников уже «враг народа», исключенный из партии и лишенный советского гражданства. 12 сентября 1939 г. Раскольников случайно выпал из окна парижской гостиницы.

Что же до Радека, то он, будучи арестованным по делу очередной троцкистской «банды», сразу стал давать показания, причем на всех, даже на тех, на кого и не спрашивали. В результате всех его товарищей по партии приговорили к расстрелу, а его лишь к десяти годам тюрьмы. Уже будучи осужденным, Радек выступил с обвинениями в адрес Бухарина и Рыкова на пленуме ЦК ВКП(б), чем очень помог Сталину. После того как он стал не нужен, его убили в тюрьме уголовники.

Военные произведения Ларисы Рейснер более сильны по своей выразительной силе, по степени восприятия их аудиторией, чем книги, написанные после Гражданской войны. Всякие производственные ее очерки оказались слабее «Фронта», несмотря на то что она моталась по стране, сама стояла у доменных печей со сталеварами, спускалась в шахты. То есть, как и во время Гражданской, принимала непосредственное участие в том, о чем писала. Но романтики уже не было.

Романтика осталась там, Лариса буквально купалась в атмосфере Гражданской войны. В чем‑то она действительно была подобна воинственной деве валькирии, низшему божеству, подчиненной другому, более вышестоящему богу. И она была божеством – для матросов, для мужчин. Но и сама она поклонялась другим богам – революционным, готова была кинуться ради них и в огонь и в воду. Как валькирия, она распределяла победы и смерти в битвах – писала свои очерки.

А затем валькирии избирали храбрейших из павших и уносили их в Вальхаллу – чертог мертвых. В чертоге павшие воины пили неиссякающее медовое козье молоко и ели неиссякающее мясо вепря. Ей и это удалось – своих лучших мужчин она уносила вместе с собой, мало кто из них умер своей смертью.