Сопоставление неравных сил противников мастерски выявлено в композиции: маленькая человеческая фигурка на небольшом пригорке отважно устремилась на битву с драконом, затмившим небо и землю.
В сравнении с повествовательной досказанностью четырех боковых панно керамическая вставка, заполняющая центральный аттик, из‑за своей изобретательной многозначности воспринимается загадочно. Это мозаика из одинаковых шестигранников с включением рельефных частей самой произвольной формы, напоминающих человеческое лицо, цветок или какие‑либо предметы. Но стоит всмотреться в некоторые детали, и понимаешь – это редкий случай существования майолики Врубеля, запечатленной в жилой застройке.
Очень знакомы три полуколонки с орнаментом из треугольников: именно такие сделал Врубель для дымохода абрамцевской церкви; они же и на одной из печей флигеля дома С.И. Мамонтова на Садовой (ныне перенесена в музей «Абрамцево»). Чтобы сомнения окончательно рассеялись, чуть пониже помещен пласт с растительным орнаментом в голубовато‑зеленых тонах – точь‑в‑точь такой, как во врубелевской печи из экспозиции керамики в Новодевичьем монастыре.
Как могла появиться фасадная майолика Врубеля на зданиях, построенных в 1912 г., ведь художника не стало еще в 1910 г.? На рубеже веков из известных в Москве одиннадцати сооружений с керамикой Врубеля лишь пять – прижизненных. В остальных случаях изразцы попадали на фасад двумя путями: либо керамисты мамонтовской мастерской отливали их в авторской форме, раскрашивая по своему усмотрению, и тогда получались почти неотличимые от оригинала вещи, либо на стене закреплялись изделия, выполненные при участии Врубеля и сохранявшиеся в большом количестве на бутырских складах до конца 1910‑х гг.
Подлинное авторство панно, подписанного стихотворными строками, установить не удалось. В пользу Врубеля говорит то, что левая вставка окаймлена двумя рядами тех же шестигранников, из которых состоит врубелевская мозаика. На щитах воинов изображен трилистник, тот самый, которым художник снабдил Вольгу на своем знаменитом камине, получившем золотую медаль Парижской выставки 1900 г. Да и Боривой в виде седобородого летящего гиганта – в духе Врубеля. Только некоторая монотонность в композиции заставляет усомниться в таком предположении.
Этот дом с поэтическими майоликами дал пристанище двум замечательным поэтам. Для одного из них – Александра Межирова (1923–2009) – он стал отчим домом. Межиров рассказывал: «Дом, в котором я родился и рос, и теперь стоит на берегу Москвы‑реки, окнами на Кремлевскую набережную и Лебяжий переулок. На другом берегу – Замоскворечье, Болотный рынок, Кадашевские бани, купеческие особняки в тихих переулках, особый, еще не разбавленный замоскворецкий говорок. Помню старый Каменный мост, его деревянные пролеты, храм Христа Спасителя, в который водила меня няня, боясь оставить на мраморных плитах площади. В этом храме она совсем тихо подпевала хору, по‑своему молилась. Помню, как храм взорвали. Видел с крыши котовского доходного дома (№ 6), еще ничего не понимая. Помню, как на противоположном берегу стали строить большой серый дом…» Большой серый дом – это знаменитый Дом на набережной, спроектированный архитектором Иофаном.
Межиров посвятил родному дому целую книгу, назвав ее «Лебяжий переулок», вышла она в 1968 г. Он оказал большое влияние на Евгения Евтушенко, тот вспоминал: «Он всегда был в розыгрышах великий маэстро. Никогда не забуду, как однажды в телевизионной студии Братска на просьбу рассказать свою биографию он ошеломил меня тем, что начал так: «Я родился в цирковом шарабане. Моя мама была воздушной гимнасткой и ходила по слабо натянутой проволоке, а отец в той же труппе работал с першем». Я растерялся, потому что имел счастье знать его маму – скромную учительницу немецкого языка из Лебяжьего переулка и его отца – тихого экономиста, который, если брал неоконченную работу на дом, даже там надевал черные нарукавники.
Начитанный мальчик из Лебяжьего переулка, Саша Межиров сменил белый отложной воротничок на гимнастерку, но порой казалось, что воротничок все равно проступает поверх петлиц. Портрет своего двойника‑фантазера он написал в стихотворении «Стихи о мальчике», которое я запомнил с первого чтения.