Волки

Резкий звонок поднял Алину из кресла, где она читала книгу, и заставил броситься к дверям. Она никого не ждала, но этот звонок, словно вернул ее к жизни, и вдруг подумалось ей, что пришел Валерка. Он был мертв, девушка это знала, но все же какая-то надежда теплилась в ней, и совсем не потому, что Алина его любила, просто ей хотелось, чтобы Валерка был жив. Она открыла дверь и увидела девчонку с огромным букетом гвоздик.

— Вот, просили вам передать цветы и записку.

— Кто просил?

— Какой-то мужчина, я его первый раз в жизни увидела.

Алина хотела еще что-то спросить, но не успела. Быстро передав ей цветы и записку, девчонка побежала вниз по лестнице. Захлопнув дверь, Алина пошла в комнату, поставила цветы в вазу и развернула записку. Там было написано: «Приходи к Дому художника на Крымской площади. Я встречу тебя. Митя». И еще было указано время.

Она стала собираться. Побросала в сумочку нужные и ненужные мелочи, накинула куртку и выбежала. Времени до встречи оставалось совсем немного. Она бежала по улице, не обращая внимания на то, что делается вокруг, и, конечно же, не могла видеть, что за ней следом идет какой-то человек. Ильин решил на всякий случай приглядеть за ней. Может, повезет и девушка выведет его на Митю или на Седого. И опер не ошибся. Выскочив из подземного перехода, Алина свернула в ближайший переулок, ведущий к набережной. До Дома художника оставалось совсем немного. Но там никого не оказалось. Не было Мити и рядом. Алина растерянно озиралась по сторонам. И вдруг неожиданная мысль поразила ее: «А ведь я совершила глупость. Я не должна была сразу идти сюда, надо было попетлять немного. За мной наверняка приглядывают…» Но было уже поздно… Неожиданно ко входу подкатила машина. В ней был Митя. Он чуть приоткрыл дверцу — Алина нырнула внутрь салона. Машина резко рванулась с места и помчалась к мосту.

— Митя! — Алина вскрикнула, но он, прижав палец к губам, глазами указал на человека, сидящего за рулем.

— Потом поговорим, — сказал он.

— Куда едем? — спросил шофер.

— Довези нас до Комсомольской, до трех вокзалов…

— Понял, — коротко ответил тот, и больше они ни о чем не говорили…

Они сидели в загородном ресторане и молчали, только пили вино и не отрываясь смотрели друг на друга.

— Я думала, тебя в городе нет, — сказала Алина.

— Улажу одно дело и сразу же уеду, — уточнил Митя. — Ты-то как?

— Ничего, — ответила она. — Слишком много событий, не привыкла. Вот и Валерка умер. Жаль.

— Сам виноват, не надо было встревать в мужские дела.

— Что об этом говорить? — махнула рукой Алина. — Поздно уже, нет его и не будет.

— Тебе его жалко?

— Человек все-таки.

— Он не успел стать человеком, — не согласился Митя. — Нянька ему нужна была, а ты его бросила.

— Ради тебя, Митя, — ответила она. — Что же ты меня упрекаешь?

— Я тебя не упрекаю, просто говорю. За человеческую жизнь отвечать надо, а вы все очень легко на это смотрите. Сегодня — так, а завтра — иначе. А как другому от этого, вас не касается.

— Ты позвал меня сюда, чтобы сказать это?

— Ладно, не сердись. За тобой приглядывают, хотят на меня или на Седого выйти, так что будь осторожнее.

— Мне-то что? Я ни в каких делах не замешана.

— Вот, — усмехнулся Митя, — опять отстраняешься. Говорю: будь осторожнее.

Зазвучала музыка. Тихий мужской голос вывел слова песни:

Холод. Ночь. Столица. До утра не спится.
Время вереницей тянется, как птицы.
Время листопада. Ничего не надо:
Ни тоски, ни взгляда. Прошлое молчит.
Знал я муки ада и торжество парада,
А сейчас душа моя не плачет, не кричит.

И песню подхватили женские голоса, словно на крыльях подняли и понесли печальную мелодию:

Ложь только ложью в душу прорастает,
И что взойдет, коль семена пусты?
Любимая моя, как тень в окне растает,
В тот час, когда огнем взойдут цветы.

— Красивая песня, — сказал Митя, — тебе нравится?

— Слишком красивая, — ответила она, — в ней мало правды, а жизнь проще…

Она хотела добавить что-то, но Митя перебил ее:

— Зря ты так: проще не проще, есть два человека — и это все! А если их нет, то тоска смертная и горе воет.

— Ты в своем горе утонул, Митя, а есть и другие женщины на свете, те, которые не продают.

— Это кто, ты, что ли, другая? — спросил Митя.

— Для чего ты меня позвал? — возмутилась она. — Препираться или поговорить? А то взял бы да и исчез, так же, как и появился.

— Исчезну скоро. Совсем немного осталось. Душа уже не живет, а скитается где-то, а я за ней не услежу никак. Чует мое сердце, что для Седого я помехой стал, и он на старости лет меня в жертву принесет. И с цыганами я расстался. И пристанища у меня нет. Куда идти, а?

— Не знаю, — ответила она, — я тебе не советчик. Пойдем отсюда.