— …На Дону это было, неподалеку от Вешенской, напротив, в Баск
Я встала пораньше, но не для того, чтобы суетиться у плиты. Это занятие мне казалось довольно скучным. По части еды у нас в семье командовала мама. В руках у моей красавицы-гуцулки все кипело, а вот старшую дочь родила — полную противоположность себе. Протанцевав всю ночь, я любила долго поспать, поболтать с мамой о том, о сем. Но Бог с ними, с нашими привычками, уживались мы с мамой прекрасно в отличном доме…
Утро и впрямь выдалось замечательное. На душе было легко, и в то же время, что-то сладко ныло в глубине у меня. Что-то должно было произойти. Я думала о том, почему так неистово лаяли собаки…
Вышла во двор. У нас там и сад, и огород, и сарай с утварью. Но главное — цветы, причем красоты необыкновенной: и розы, и хризантемы, и гладиолусы. А уж аромат! Посреди огорода приютилась яблонька. Казаки, по обыкновению своему, сажают деревья вокруг забора, чтобы была большая площадь под огород. А уж чего тут только нет! И картошка, и кабачки, и помидоры, и петрушка…
Я обошла вокруг дома и встала у калитки, здоровалась с соседями, на коровок поглядывала. Вдруг мое внимание привлекла женщина с ребенком на руках. Вид у нее был уставший, в глазах сверкала обида и даже скорбь. Медленно приближалась она ко мне, и я увидела, что это была цыганка…
Митя насторожился. Внимание его обострилось, а женщина продолжала:
— …Я поняла, что она — нездешняя, да и одета она была как-то по-старинному, в юбки какие-то желто-красные. В станице у нас совсем по-другому одеваются.
«Вот, — подумала я, — хочет мне погадать, наверное…»
Цыганка подошла и, ничего не сказав, просто глянула мне в глаза. А меня будто что-то в самое сердце кольнуло. И я ее сразу в дом пригласила, к завтраку. Мама, конечно же, заворчала, что я вечно кого попало в дом таскаю, а потом что-нибудь пропадает. Но я махнула рукой, такой у меня характер, все по-своему сделаю. И мама успокоилась. Дети мои уже проснулись и высыпали на смотрины. Цыганка глядела на мою семью, но ни слова не говорила, и я поначалу подумала, что она немая. Пока цыганка осматривалась, я, предоставив ей полную свободу действий, пошла заниматься своими делами. Хозяйством у нас можно заниматься только утром, потом наступает сорокапятиградусная жара, и что-нибудь делать уже невозможно.
Когда я вернулась в комнату, цыганка уже перепеленала и покормила ребенка. Я предложила ей пойти позавтракать, а ребенка положить в коляску, которую я приволокла из погреба.
Женщина недоверчиво поглядела на меня, но я настояла на своем, и мы вышли в кухню. Я спросила, что она будет есть, и цыганка впервые заговорила. Голос ее был мягким. Черные кудрявые волосы были кое-как уложены и спрятаны под платок желтого цвета. Было ей лет двадцать, или около того, а может, немного побольше. Цыганка попросила борща. Я налила ей большую тарелку, положила сметаны, дала хлеба, и она стала есть. Было видно, что она очень голодна.
Я смотрела на нее и чувствовала: с ней что-то произошло, какая-то тайна у нее. И еще я вдруг поняла, что и меня захватит эта тайна, и, как ни странно, это не пугало. Я спросила цыганку:
«Скажи, милая, откуда ты?»
Она показала глазами на гору Басковскую. Тогда я догадалась: там их табор.
После завтрака цыганка вдруг решила раскинуть мне карты. Я в ответ тоже решила ей погадать, и, мы рассмеялись. Потом я решила взглянуть на цыганенка, подошла к нему, перепеленала, вымыла и одела во все сухое. Удивительно, но ребенок смотрел на меня с благодарностью. Это меня поразило. Такой осмысленный взгляд, а ведь ребенку не больше двух месяцев. Это была девочка. И вдруг я увидела на голове малышки крест. Цыганка заметила мой взгляд и хотела сразу же уйти, но я ее удержала. Мы почему-то смотрели на Басковскую гору: я — с любопытством, а она — со страхом и тоской.
«Послушай, — сказала я неожиданно, — а не можешь ты мне погадать не за деньги, а по-настоящему, по-вашему, по-цыгански?»
«Не побоишься судьбы?» — спросила она.
«Чего мне бояться, жизнь моя только в моих детях, о любви я больше не мечтаю да и не верю в эту самую любовь».
«Хорошо, — сказала она, — только не сегодня, а когда полночь будет, тогда и карты правду скажут. А зовут меня — Ружа».
Так мы познакомились…
— Говори еще, — попросил Митя, но женщина вдруг замолчала… Пауза длилась недолго. Словно очнувшись, женщина подняла голову, взглянула на Митю и спросила:
— Тебя ищут, что ли? Ты скрываешься?
Митя зло и настороженно взглянул на нее, но женщина не испугалась:
— Да ты не бойся, мне все равно, я тебя не выдам! Я сразу поняла, что с тобой неладное. Не хочешь говорить — не надо.