Волки большого города (СИ)

Хотя Ричард прекрасно понимает, что и с самой Скайлер придется что-то делать. С ее личными счетами.

Они заканчивают глубоко за полночь, но все волки соглашаются с позицией Ричарда. Нельзя позволять пытать других волков и убивать из-за спины. Только одна старая волчица говорит, усмехаясь:

— Ты же сам делал то же самое. Убивал колдовством.

— И жалею, что ответил тогда именно так. Это не выход, это хождение по кругу. Я хочу, чтобы было иначе.

Только в такси, которое везет их домой, наконец-то домой в маленькую квартирку с выходом на пожарную лестницу, Ричард позволяет себе выдохнуть и съехать на сиденье пониже.

— Как же я устал! — он прикрывает рот ладонью, отчаянно зевая. Ушибы снова начинают побаливать, и он думает, надо попросить Джека на ночь снова намазать.

Тот ухмыляется рядом:

— Отец будет недоволен.

Когда-то именно из-за этого они поссорились: Ричард считал, порядки надо менять, отец полагал, что стаи в большом городе редко пересекаются друг с другом, и это нормально. Никто не мешает друг другу.

Но никто и не помогает.

Поэтому никого особо не волновало, когда Ричарда пытали. Личные разборки стай, пусть даже переходят рамки — но эти дела ведь не касаются других. Никого не волновало, когда Ричард убил колдовством. Он же ответил, так же жестоко.

Не волновало бы и сейчас, но Ричард полагает, настало время изменений. И теперь каждое действие волнует всех.

— Я разбужу тебя, как приедем, — негромко говорит Джек, и это снова голос больше шамана, нежели брата.

Хотя Ричард не привык их различать. Он прикрывает глаза.

========== 10. ==========

Генри жалеет, что когда-то уехал.

Теперь он осмеливается признаться в этом сам себе. Став старше, мудрее, он на многое посмотрел иначе. Став отцом, в конце концов. Ему тоже сложно смотреть на то, как Коди совершает ошибки, о которых потом обязательно пожалеет. С ужасом думает, что все подростковые прелести переходного возраста его сыну еще предстоят.

Генри тоже когда-то был в возрасте непокорности, огрызался, не принимал полутонов и считал каждую новую любовь последней. И ради любви, как настоящий романтический герой, был готов на всё.

Он влюбился в светлые локоны Лизет, в ее смех и в то, как восхитительно она пахла полевыми цветами. Они встречались два года — целая вечность, когда тебе нет и двадцати. Он рассказал ей об оборотнях.

Она пришла в ужас. Воспитанная в строгой католической семье, Лизет не была яро верующей, ее хватало только носить простой крестик на шее да пореже ругаться. Но она заявила, что эта часть Генри — порождение дьявола. Ему стоит отказаться от этого, чтобы спасти свою бессмертную душу. И остаться с Лизет.

Именно она поставила условие: либо она, либо оборотни. Генри был влюблен. Генри был готов на всё.

И теперь понимает отца, который пришел в ужас, когда сын заявил о своем решении, гордо задирая нос и показывая уверенность, которой он не ощущал.

Они тогда страшно поругались. Настолько, что отец заявил, если сейчас Генри уйдет и откажется от своей сущности оборотня, он ему больше не сын. Он будет мертв как сын и может больше не возвращаться.

Генри громко хлопнул дверью, уходя.

Сначала всё шло неплохо. Они с Лизет переехали в другой город, быстро нашли работу, чтобы оплачивать счета. Они любили друг друга, и Генри не жалел. По правде говоря, он всегда ощущал себя больше человеком, нежели оборотнем. И не считал такой трагедией отказаться от шерсти и дурацкого беганья по лесу. Не понимал, с чего отец так ужасался, причем искренне.

Первым начало исчезать обоняние. В какой-то момент Генри понял, что оно стало менее острым, видимо, таким же обычным, как у всех людей. Лизет больше не пахла полевыми цветами, только дешевым мылом из супермаркета.

Потом не таким острым стало зрение. Постепенно исчезло и ощущение чего-то, чему Генри толком не мог подобрать названия. Связь с первозданной землей, которая была здесь задолго до бетонных коробок. Песнь леса, которую он еще слышал иногда в грохочущих по улице машинах.

Генри работал, и дела шли в гору. Появился Коди, ребенок долгожданный и любимый, с такой же мягкой линией рта, как у Лизет, и темным взглядом, как у Генри. Они переехали в квартиру побольше, и теперь Лизет снова пахла луговыми травами — на полочке в ванной стоял ее дорогой парфюмированный гель для душа.

Только это были не те травы. Слишком химический запах, вовсе не похожий на тот, что чуял Генри раньше. И порой долгими ночами Генри не мог уснуть. Он оставлял жену в постели, проверял подросшего сына, а потом долго сидел у окна, смотря в ночь. Когда зажигались первые огни в окнах домов, когда город начинал жить, а его сердце отчетливо биться… Генри больше не слышал этот ритм. Он угадывал его кончиками пальцев.