Волки и вепри

Фенрир запрокинул голову к небу и взвыл. Великий Волк желал сожрать солнце, но не стало солнце в мире, где пал твой брат. Некого резать. Некого грызть. Никто не виноват.

— Хватит, — громко повторил Хаген, закрывая глаза.

7

Из родичей невесты в живых остался только Товар сын Радорма, младший братишка Альвдис. Ему и двадцати не было. Хаген велел пощадить его да ещё троих из рода Лёрмунда.

— Идите отсюда и расскажите всем на Линсее, что видели и как всё вышло, — сказал Хаген. — И лучше бы вам говорить нелживо. Не хочу возвращаться сюда, чтобы…

Замолк. Не было сил угрожать и пояснять. Кровь из свежих ран бежала под одеждами.

— Всё было решено по закону, — кивнул Товар. Парнишка дрожал от холода и страха, но не было злости в его глазах. — Отец преступил закон. Пролил кровь в священном месте. Пали мои братья, пали и другие славные люди, но никто не заставит меня за них мстить. Клянусь.

Родичи жениха тоже принесли клятву. Пробубнили нехотя над осквернённым алтарём. Хаген отпустил их небрежным жестом:

— Я не намерен хоронить ваших мертвецов. Приводите подмогу назавтра. Мы тут пока приберёмся. Кьяртан! Кьяртан, поди сюда…

Бобёр наконец-то отпустил тело брата, подошёл. Руки и ноги плохо слушались, но жизнь продолжалась. И её следовало как-то жить.

— Что он сказал перед смертью? — прошептал Хаген.

— Что-то про ублюдков, — буркнул Кьяртан.

— Это я слышал, — устало отмахнулся Хаген. — Что ещё?

— Сказал: «жалко, на могилу матери не сходил». Я спросил его: «Герде что-то передать?». Он головой покачал…

— Что за Герда?

— Его любимая.

— Никогда он не поминал её, — тяжко вздохнул Хаген. — Что-нибудь ещё?

— Отца поминал… — проронил Кьяртан.

— Добро, — печально улыбнулся Хаген. — Учтём это.

Кьяртан вздрогнул. Что бы сие значило — «учтём»?

— Он не сказал, как его схоронить? — уточнил Хаген.

— Не сказал, — покачал головой Кьяртан. — Думаю, в кургане ему будет хорошо.

— Сожжём его, — возразил Торкель. — Помнишь, он в Гримсале обмолвился, что, мол, это плохой обычай — класть людей в землю?

Хаген криво, горько усмехнулся:

— Марган годи с тобой не согласился бы… Ладно, Кьяртан, беги к своей липе ожерелий, пусть глянет на дело рук своего отца и решит, стоит ли ей связываться со знакомым его убийцы. А где там Хравен? Его-то хоть не прибили?..

…Кьяртан побежал со двора, сбиваясь то на шаг, то снова на бег. Не знал, что и как сказать Альвдис. Знал только, что многие братья пали в этот день, но ни один из них не стоил и ногтя Лейфа Кривой Нос. И дело было вовсе не в том, что викинг был его родичем. Он не знал, в чём дело. Мгла пала на сердце. Впервые в жизни Кьяртан Бобёр почувствовал, как иней намерзает на рёбрах. И понял, что коль откажет ему Альвдис — он мало с того потеряет.

Ибо широка китовая тропа. И найдётся на ней место всякому зверю.

В том числе — и бобру.

Хравена принесли братья Барсуки. Колдун, разумеется, был жив, но ни колдовать, ни двигаться не мог: стальной «ублюдок» Паука поломал-таки ветвей на клёне боевого знамени. Знамя висело на плечах жалкой тряпкой, а вышитый ворон стал похож на чёрную курицу. Торкель хотел было попросить Хравена поставить Лейфа на ноги, но передумал. Какие уж тут чары…

Викинги рвали скатерти: надо же было чем-то перевязывать раны. Сгодилась и крепкая ржаная брага, которой запаслись хозяева: не придумали лучше средства, чтобы обрабатывать поцелуи гадюки крови. Ну и внутрь принимали, само собою. Сокрушались, что, мол, Хродгар со своей ведьмой дома остался: был бы толк от Ньялы Целительницы! За местными знахарями, само собой, не звали. Жреца богини Вар заперли в святилище. Хагена при виде благостного бородатого лика тошнило, а блевать в священном месте, пусть и осквернённом…

— Разграбим храм? — предложил Сигбьёрн Злой Барсук. — Лейф бы разграбил!

— Есть на Линсее другое место, которое мы скоро разграбим, — обещал Хаген устало.

Мёртвых уложили под восточной стеной храма. Лейфа — отдельно, на скамье: ни одного целого щита не нашлось. Дождь закончился, небо понемногу прояснялось. Солнце клонилось к западу, не осмеливаясь, впрочем, проливать свет на истоптанное, загаженное подворье. Скоро появились и виновники кровавого торжества. Кьяртан вёл Альвдис за руку. Девушка была смертельно бледна. Дождь смыл румяна и слёзы. Серые глаза горели сухим огнём. Альвдис долго стояла над телами родичей, плотно сомкнув губы. Кьяртан подумал с болью в сердце, что, пожалуй, прибавится седых прядей в её русых волосах. Альвдис же прошлась вдоль стены, храня безмолвие, до самого края. Наткнулась взором на Лейфа. Обернулась на Кьяртана.

Тот виновато пожал плечами. Проронил:

— Товар жив и цел.

— Стало быть, у меня больше родни, чем у тебя, — жёстко сказала девушка.

— Хэй, друзья! — донёсся хриплый оклик Хагена. — У нас осталось два незавершённых дела. Оба касаются Бобра, но лишь одно — дочери Радорма. Молви слово, дева!