Волки и вепри

Вальдер подошёл к погребальному сооружению, склонив голову набок. Не отрывая голубых глаз от друга детства. Заметил негромко:

— Как же ты изменился, сын Лейфа Чёрного! Не признал бы тебя нынче поутру.

— Ты никак прозрел? — спросил Кьяртан.

— Всегда полезно получить по голове, — грустно пошутил Вальдер. — В добрый путь, дружище! Не пожалела тебя жизнь, но никто не скажет, что ты прожил напрасно.

И добавил с неожиданной злостью:

— А кто скажет обратное, тому вырву язык. И этой очереди никому не уступлю!

Разожгли факела. Хаген сказал:

В буре Хрофта смело
Шёл убийца Фоля.[75]
Пал отважный Лейфсон
На дворе Вархофа.
Пламя багровеет
Над могилой брата.
Тяжко это горе,
Но его мы…

Запнулся. Скрипнул зубами. Протолкнул в горле ледяной ком горечи:

— …скроем.

Взял факел, шагнул к горе хвороста. Потом поднял глаза на Кьяртана.

— Поди сюда, брат.

Кьяртану показалось, что он ослышался.

— Поди сюда, братишка, — тепло повторил Хаген. — Ты сам назвал меня сегодня братом.

Торкель легонько подтолкнул юношу. Кьяртан сделал несколько неуверенных шагов. Хаген протянул ему факел. «Ты знаешь, что делать, — говорили глаза викинга. — Ныне — ты знаешь».

Огонь от огня, пламя от пламени, жар от пылающей головни. Из рук — в руки. Из уст — в уста. От сердца — к сердцу. От брата — к брату.

Кьяртан обошёл деревянное сплетение посолонь, и скоро златобагряный зверь, жадно урча, набросился на добычу со всех сторон. От жара трещали, сворачиваясь, волосы, перехватило дыхание, но никто не шагнул назад. Не сразу. Викинги — кровавые ублюдки, пропитанные солью мореходы, волки с дороги чайки, братья — взялись за руки и зашагали мрачным хороводом вокруг костра. Новая песня, древняя песня без слов, песня скорби и славы, летела в небо с языками пламени, искрами и дымом. Волчья молитва суровым волчьим богам.

Бобёр молился со всеми.

А Лейф Кривой Нос, объятый драгоценным златотканым плащом, огненной багряницей, достойной королей, грустно улыбался ему. И не было сил у Бобра скрыть это тяжкое горе.

А потом был пир в честь сыновей Лейфа Чёрного. Подивился Кьяртан, что викинги веселились и шутили, смеялись, сидя рядом с мертвецами. Мрачными были их шутки, тяжким было веселье, и мало радости звучало в смехе. Альвдис на том пиру слова не сказала. Да и сам Кьяртан помалкивал. Пил тоже в меру, чего нельзя было сказать о викингах. Морские бродяги хлестали пиво, мёд и вино бочками — и не пьянели. Всё хмельное, сколько его ни есть в мире, не могло залить пустоту утраты.

Ночью, когда все заснули, Альвдис хотела бежать. Одна. Девушка боялась. До одури, до тошноты. Боялась сказать «нет». Что бы они сделали с ней, этакой строптивой? Что помешало бы им пустить её по кругу? А после — добро, если убили бы, могли бы и на торгах продать, как скотину. И Кьяртан не сделал бы ничего. Не смог бы.

Да и стал бы? «Нет у тебя больше братьев, — звучали злые слова. — Ты сама того хотела».

Путь ей заступил Бьярки. Косматый, в медвежьей шкуре на голое тело, омытое чужой кровью, с горящим зелёным взором, он был звероподобен и страшен в свете новой луны. Берсерк не произнёс ни слова, просто глухо заворчал. Дочь мёртвого отца сделала шаг назад. Другой. Медленно, осторожно. Скосила глаза на боковую калитку. Тогда Бьярки буркнул:

— Даже не думай. Мой брат, мой земляк умер, чтобы ты не вышла за этого Лафи. Надобно ли мне учить тебя благодарности? Надобно ли дать Бобру совет в семейной жизни?

— Не говори ничего Кьяртану, — выдавила Альвдис как могла жалобно.

— Не скажу, — Бьярки отвернулся. — Иди спать, пока я добрый.

Вот тогда Альвдис наконец-то пожалела, что родилась.

Наутро у Вархофа собрались местные жители. Вёл их ещё нестарый, но уже совершенно седой человек, с мелкими цепкими глазами и крупным широким носом. Он представился как Эгиль Пенёк. Это был лагеман Северного Берега, в который входил и округ Боквид.

— Что вы сделали с Идмундом годи? — строго спросил знаток закона.

— Ты можешь сам поглядеть, — усмехнулся Хаген. — Открыть святилище!

— Дайте мне с ним побеседовать, — сказал Эгиль. — Наедине.

Беседа их длилась меньше, чем требовалось Хагену, чтобы выкурить трубку. Альвдис же обрадовалась, увидев своего брата Товара действительно живым и почти невредимым. У юноши впереди были нелёгкие дни: следовало сплотить и возглавить род, отстоять имущество перед охочими, коих, несомненно, скоро должно было прибавиться. Кьяртан сказал ему:

— Пошатнулась под тобой земля, сын Радорма, и я отчасти в том повинен. Коли тебе потребуется поддержка на тинге, можешь рассчитывать на меня и моих людей… э… то есть, я имел в виду, моих друзей, — быстро поправился Бобёр.

— Это я учту, — кивнул Товар.

Эгиль же вывел Идмунда годи прочь из храма, передал его родичам и обратился к викингам: