Волки Одина

Остаток двери пал под ударом чьего-то сапога. Живот мне будто сжали кулаком. Наши хриплые голоса зазвучали еще громче. На мгновение, показавшееся бесконечным, греки задержались, а потом с отчаянным ревом хлынули в залу, и некоторые встретили смерть, не успев переступить порог. В воздух взвился голос Кинетрит, призывающей убивать врагов, и тут же они обрушились на наш скъялдборг. Но мы устояли – ноги наши будто вросли в землю, подобно могучим корням Иггдрасиля. Стороны теснили друг друга, клинки искали плоть. Воздух наполнился животным страхом. Линия наших щитов напоминала натянутый лук, и из этого неприступного вала мы били греков по щитам, копьям и смуглым лицам с черными бородами.

– Главное, сдерживай их, парень, а уж я всех поубиваю, – прорычал Пенда, молотя греков мечом.

С его клинка во все стороны летела кровь, но мне было не видно, скольких врагов он положил, – закрывшись щитом, я что есть мочи напирал на врага, прокладывая путь тем, кто не знал себе равных в искусстве владения мечом: Пенде, Флоки и Аслаку. Гора мяса и мускулов, Свейн, тоже давил щитом на греков, размахнуться секирой пока было негде. Он возьмется за нее позже, когда строй поредеет.

– Режьте вонючих псов! – кричал Гифа. – Выпустите им всю кровь!

Уэссекцу не терпелось попасть в самую гущу сражения. Давя мне на левое плечо, он лез из стены щитов, пытаясь достать греков копьем. Даже в гуле сражения мне было слышно, как наконечник его копья со звоном бьет по железным шлемам.

Что-то ударило мне в щит и в нос, раздался хруст костей. От боли потемнело в глазах, я почувствовал железный вкус свежей крови, к которой еще не примешался запах пота и дерьма.

– Один! Один! – кричал чей-то свирепый, как медвежий рык, голос.

Когда бьешься в стене щитов, бывает так, что после первой неистовой атаки одна из сторон отступает, не понимая, почему враг не поддается. В этот раз такой стороной были греки. Они отшагнули, подняв щиты и тяжело дыша.

– Стойте! – прокричал Сигурд. – Ни с места!

Мы стояли, утирая пот, застилавший глаза, и рассматривая свои раны, не серьезные ли, – всем доводилось видеть, как копье протыкает человеку брюхо, а он думает, что его просто под дых ударили. Среди шелков и подушек лежали окровавленные трупы. Стоило бы для надежности пырнуть их еще раз мечом, но, опасаясь греческих стрел, мы не решились выйти из строя. Стена щитов прочна, что стены Асгарда, коли встали в нее побратимы, связанные нерушимой клятвой и воинской доблестью.

И все же зря мы не проверили «мертвецов».

Сигурд велел нам наступать и оттеснить греков обратно к двери, пока они не пришли в себя. Свейн вышел вперед и принялся со свирепой ухмылкой чертить в воздухе круги своей огромной секирой.

– Поруби этих червивозадых козлов на кусочки, Свейн! – прокричал кто-то.

И тут «мертвец» под ногами у Свейна зашевелился. Дальше все происходило будто бы во сне, где время то падает капля за каплей, то утекает сквозь пальцы. Рука окровавленного грека взметнулась туда, где кончалась броня Свейна. Тот дернулся и посмотрел вниз, будто не веря в то, что с ним происходит. На его штанах расплывалось алое пятно, а потом сквозь них, словно дождь сквозь худую крышу, хлынула кровь. Силач пошатнулся и с ревом обрушил секиру на голову греку, разрубив ее на две окровавленные половины, по глазу в каждой. В грудь Свейну глухо ударила стрела, он прорычал проклятие, а греки с ликующими криками вновь пошли на нас.

– Вперед! – вскричал Сигурд, когда огненнобородый силач пошатнулся.

Свейн каким-то чудом выпрямился на окровавленных ногах и, ревя, как Громовержец, принялся крушить секирой все вокруг, так что нам пришлось отойти, пока нас не скосило смертоносной волной. Стрелы со звоном отскакивали от наших шлемов и от Свейновой брони. Силач вновь пошатнулся и рухнул на колени, все еще сжимая секиру.

– Один! – вскричал Сигурд и кинулся на врага, нарушив стену щитов, что было чистым безумием. Однако он был моим ярлом, и я побежал за ним, призывая бога войны.

В меня летели стрелы, но я не останавливался и молотил мечом по щиту одного из греков, изрыгая кровавую слюну, а Флоки Черный вонзил длинный нож в шею другому. Из гущи сражения волной вытолкнуло Аслака. Нижняя часть его лица превратилась в кровавую массу, повисшую на лоскуте кожи. Стены щитов больше не было – только безумствующая толпа, где клинки рубили и кололи живую плоть и падали отсеченные конечности. Я убил какого-то юношу, перерубив ему горло ободом щита. Он умер, хватая ртом воздух, как вытащенная на берег рыба. Откинув сломанный щит, с мечом в одной руке и длинным ножом в другой, я бросился на другого грека, воткнул нож ему под мышку и пронзил сердце. Однако греки продолжали наступать – только убьешь одного, а на его месте уже два новых. Ингольф Редкозубый упал, сраженный тремя клинками сразу, а уэссекцу Бальдреду стрела прошла сквозь шею. Улаф кричал, чтобы мы сделали новую стену щитов, но с таким же успехом он мог пытаться накинуть узду на Змея Мидгарда или ловить черпаком гром.