Волки Одина

– Хотят сами обыскать монастырь, Ворон. Ты же знаешь, что это означает.

Я пожал плечами.

– И какое мне до этого дело? Да и тебе тоже?

– Нельзя им туда идти. – Скажи это не он, а кто-то другой, я бы почувствовал в этих словах угрозу. – Не годится тревожить Божьих слуг. Скажи Хальфдану и другим, чтобы не ходили.

– А с чего я стану им запрещать? Я не ярл. – Мои мысли вернулись к лежащей в шалаше Амине, такой теплой. – Да и невест Христа там не было. Они увидели нас и попрятались, – сказал я, а сам подумал: «В следующий раз надо будет получше искать, нет ли чего ценного». – И снова в лесу укроются, как только Хальфдан с отрядом к холму подойдет.

Глаза монаха совсем потемнели.

– В том-то и дело, Ворон, – прошипел он, – что не в лесу они прятались.

Я тщетно попытался вспомнить, не видел ли я следов, которые заметил монах.

– Большего сказать не могу, – хрипло прошептал он.

– Ну-ка, быстро выкладывай все, а то уйду и ты услышишь мой храп, – пригрозил я, указывая на свой шалаш. Правда, имел я в виду не храп.

– Святый Боже, не могу.

Я отвернулся, собираясь пойти прочь, однако Эгфрит схватил меня за плечо. Я снова повернулся к нему. Огонь трещал и плевался искрами.

– В церкви, – сказал он чуть громче шороха сапог по камню.

– Пол! – выпалил я.

– Ш-ш-ш! – Он замахал рукой.

Я вспомнил мышей, шмыгнувших по голым половицам. Значит, циновки соскользнули с крышки погреба, когда ее открывали.

– Христовы невесты прятались в подполе, – сказал я, – поэтому ты и не дал Виглафу домолиться.

– Несчастные сестры прятались прямо у нас под ногами; нужно было как можно скорее увести вас оттуда, пока никто не понял. Я думал, ты понял, Ворон, и боялся, как бы ты не рассказал остальным; но ты, похоже, так же туп, как и они, и в этот раз я благодарю Бога за твою глупость.

Я не ответил на оскорбление.

– Виглаф и Пенда не причинили бы вреда монахиням, – сказал я.

– А Бьярни? А ты сам, Ворон?

Я нахмурился, вспомнив, как от моего удара аббатиса Берта отлетела на несколько шагов и приземлилась на огромную задницу.

– Мужчинами владеют гнев и похоть, – сказал Эгфрит. – Ты же видел, какие у всех были глаза, когда ты рассказал Сигурду о женском монастыре. – Он покачал головой. – Похоть рождает грех.

– Скажи это себе, когда замерзнешь один ночью, – сказал я, думая об Амине.

– Послушай, Ворон. Убеди Хальфдана и Гуннара, что ваши боги велели тебе не ходить на север острова.

– Хочешь, чтоб мои боги тебе помогли? – сказал я, почти улыбаясь.

– Скажи им, что монастырь, похоже, охраняет франкское войско. Да что угодно наплети, лишь бы они туда не пошли. Ради меня, Ворон, если не ради своей собственной души. Я этого не забуду. Буду еще усерднее молиться о твоем спасении… – Он осекся – из своего шатра вышел Хельдин Длиннорожий. Справив нужду, норвежец встал погреться у костра как раз позади Эгфрита. Тот наклонился ко мне так близко, что я почувствовал его дыхание на своей щеке. – Христос будет хранить тебя, если спасешь его дочерей.

– Сделаю, что смогу, – пообещал я. Не потому, что меня просил Эгфрит, а потому, что, как я ни пытался, так и не смог забыть черноволосую девушку из Кэр Диффрина и то, что я с нею сделал. – Только не сейчас. Лучше утром, а то пошлют меня к чертям.

Эгфрит кивнул с облегчением.

– А теперь оставь меня в покое, монах, – сказал я. – Амина замерзнет.

Я влез в шалаш, отодвинув висящую на входе шкуру. И выругался: Амина спала.

Глава 10

Я проснулся ни свет ни заря. Ночью мне не спалось, и страх все еще держал меня в своих когтях, не отпуская из стылой черной трясины кошмаров. Я смотрел на восходящее солнце, поеживаясь от предрассветного тумана, окутавшего лагерь. Глубокой ночью я неожиданно проснулся, и на несколько мгновений мне показалось, что рядом со мною тихо посапывает не Амина, а Кинетрит. Может, потому я и решил отыскать ее утром и обратиться к той девушке, которую когда-то знал, а не к новой Кинетрит, которая была мне совсем незнакома.

Тепло от костра понемногу прогоняло холод из моей души, когда рядом со мною возникло бледное лицо Эгфрита с пробивавшейся на щеках щетиной.

– Я не забыл, – солгал я.

– Я знал, что не забудешь, – солгал он в ответ, иначе зачем ему было поджидать меня, словно гончая – кролика у норы.

Лагерь просыпался. До меня доносились тихие голоса мужчин и женщин, обрывки разговоров, перемежаемые зевками и харканьем.

– Лучше сказать им сейчас, а то уйдут.

– Сначала мне нужно поговорить с Кинетрит, – сказал я.

То ли отец Эгфрит не решился со мной спорить, то ли ему было любопытно, о чем я хочу с ней поговорить, но он приподнял бровь и взмахнул рукой, словно призывая меня поторопиться.

Кинетрит построила себе шалаш на восточном конце лагеря, рядом с шалашом Асгота, который было легко узнать по звериным черепам, нанизанным на веревку у входа. Среди них выделялись размером лисий и барсучий, но было и много помельче: зайца, горностая, желтозубой крысы, и еще вороньи, напоминавшие белые наконечники стрел.

Волка Сколла нигде не было видно – значит, Кинетрит уже покинула шатер.

– Где она? – спросил я Бодвара.