Волки Одина

– Ну? – Брам похлопал Улафа по плечу. – Мы собираемся целый день нюхать чесночную вонь или зайдем внутрь? – Он кивнул в сторону отца и сына, которые, пригнувшись, прошли за руку под грудастой каменной женщиной.

Оставив позади суету города, мы вошли на арену – и сразу же почувствовали, что воздух там густ от неведомых чар, будто ячменная похлебка.

– Сиськи Фригг, – проворчал Улаф и потянулся к рукояти меча, висевшего на поясе.

Сигурд присвистнул. Глаза его блестели, а у меня из груди разом вышел весь воздух, будто ее чем-то пронзили. Я покачнулся и чуть не упал.

– Да здесь, наверное, весь Рим собрался, – выдавил я.

Внутри Амфитеатр Флавиев поразил меня еще больше, чем снаружи. Тысячи людей стояли в проходах или сидели на каменных скамьях вокруг пустой середины, на которой поместилось бы пять Эбботсендов. Шумящая толпа не заполнила амфитеатр даже наполовину. Слепо следуя за идущим впереди человеком, мы шли по темному, пахнущему сыростью коридору, где голоса гулким эхом отлетали от холодных стен. Потом долго-долго поднимались по каменным ступеням. Было так жутко, что шевелились волосы на затылке и леденела в жилах кровь. Ноги впереди идущих шаркали по древним камням; казалось, что мы – мрачная процессия павших воинов, забытых Одином на поле боя и бредущих в загробный мир. Полутемный лабиринт прорезали полосы света, и наконец одна из них привела нас к какому-то выходу. Выяснилось, что мы поднялись на одну треть гигантской чаши амфитеатра. Пошатываясь и щуря глаза от яркого полуденного солнца, я коснулся потрепанного пера у себя в косице – перо это когда-то вплела мне в волосы Кинетрит.

Вдоль каменные трибуны разделялись низкими перегородками и извилистыми проходами, а поперек – рядами ступеней, выныривающими из таких же подземных коридоров, как тот, через который пришли мы. Они, как черные пасти, изрыгали потоки зрителей, которые растекались по изъеденным временем скамьям. Зрители шумно занимали места, приветствовали знакомых на других ярусах, потирали руки в предвкушении зрелища или изумленно оглядывали амфитеатр.

– Гудеж такой, будто улей пнули, – сказал Брам Медведь, сталкивая со своего пути толстого римлянина.

Тот гневно обернулся, но, увидев Брама, отошел и миролюбиво поднял руки.

По краю арены тянулись навесы, деревянные лачуги и даже несколько каменных часовен, рядом с которыми были вкопаны в землю кресты. Судя по ямам, кускам древесины и обломкам кирпича, на арене до недавнего времени стояли дома – то, что от них осталось, было свалено в кучи у стен.

– Здесь кто-то жил. – Я вопросительно поглядел на Грега. – Куда они делись?

– Более трехсот лет назад арену забросили, и тут поселились люди, – ответил он. – Может, им заплатили, чтоб они ушли… Хотя навряд ли.

Где-то внизу протрубил рог.

– Начинается, – пробормотал Улаф.

Гул на трибунах снизился до шепота, тысячи глаз устремились на арену. Снова протрубил рог, на этот раз дальше и тише.

– Я должен уйти, Сигурд, – сказал Грег.

Он осенил себя крестом, и я сразу же вспомнил об Эгфрите. Монах с нами не пошел, сказал, что лучше посмотрит храмы, а именно церковь, под которой похоронили святого Петра. Насколько я понял, Петр был у Христа кем-то вроде Улафа у Сигурда, и христиане по-прежнему ему поклонялись, хотя от него уже и пука не осталось.

– Куда это он? – спросил Брам, кивая на уходящего Грега; мгновение – и тот скрылся в толпе.

– Перекрестился и удрал, как мышь из горящего амбара, – ответил я.

– Ну и дурень, пропустит самое интересное. – Брам вновь уставился на арену.

Туда вышли трое. Казалось, все происходящее удивляет их не меньше, чем зрителей, хотя уж они-то точно знали, что сейчас будет. Двое держали в руках оружие – им предстоял бой. Один, крупный и светловолосый, походил на норвежца или датчанина. Другой, смуглый и черноволосый, был ростом невелик, но мускулист и передвигался легкой поступью охотника. Третий, тоже смуглолицый, судя по всему, принадлежал к знати – на нем красовался длинный красный плащ, доходящий до сапог из мягкой кожи. И хотя одежды его были слишком хороши для воина, под плащом угадывался висевший на боку меч.

– Хольмганг? [38] – По тому, как Сигурд произнес это слово, было понятно, что он сам чуть не погиб в таком поединке.

– Да, биться будут, – кивнул Улаф.

Только тогда я заметил, что на первом ряду, всего на два копья выше арены, стоят три человека, вокруг которых толпятся зрители.

– Ставки делают, – пояснил Свейн Рыжий, пробиравшийся к нам сквозь толпу. Он с Флоки Черным и остальными отстал от нас в подземном туннеле. – Мы тоже поставили! – Свейн махнул рукой за спину и широко ухмыльнулся. – Флоки – на мелкого. Сразу же видно, что второй сильнее. Он это овечье дрянцо запросто раздавит.

Флоки с каменным выражением лица разглядывал воинов на арене.

– И куда этот трусливый щенок делся? Хоть объяснил бы, что римлянин говорит, – проворчал Свейн.