Волки у дверей

– Дрисс? Это Клеман. Ты там один? Вот что, я насчет Сержа Зариски… Черт возьми, дай мне хоть слово сказать! У него была бабенка – достань-ка мне все-все про нее: как зовут, где живет… Хоть из-под земли, да поживее… Никому ни слова, надеюсь на тебя… Держи меня в курсе. Пока! Он набрал еще один номер – Хлои. После четвертого гудка у нее включился автоответчик.

– Это я, крошка… Хотел вот извиниться, понимаю, ты не очень-то горишь желанием ответить… Мне бы только перекинуться с тобой парой слов, услышать твой голос – набери меня. Люблю тебя. Он отключил телефон и швырнул его на диван. Ладно, перезвонит ей попозже.

Он отключил телефон и швырнул его на диван. Ладно, перезвонит ей попозже. Остекленную стену поливал мелкий дождь. Из-за наползавшего с моря тумана небо на горизонте смешалось с водной гладью. Хлоя, конечно, все еще злилась на него за вчерашнее: ее девичья гордость была посрамлена, тем более что девушка она была благовоспитанная. Они праздновали ее день рождения, он порядком набрался и в присутствии гостей влепил ей пощечину – не смог терпеть тон, какой она принимала всякий раз, когда оказывалась в обществе своих подружек. Она уехала от него без всякого предупреждения – перебралась к своей матери. В этот раз, выкинув фортель, она не давала о себе знать по крайней мере неделю. Но она еще вернется. Потому как прекрасно знает: ей есть что терять, если она его бросит. Клеман пошел в ванную, снял майку, провел пальцами по кровоподтеку на животе – в форме груши, местами окрасившейся в фиолетовый цвет, проглотил пару обезболивающих таблеток, разделся догола и встал под холодный душ. Обернувшись полотенцем вокруг талии, он включил телевизор и плюхнулся на диван, не в силах выбросить ее из головы. Он понимал, что еще легко отделался.

 Если бы ей удалось выудить из него признания и передать все легавым, они без промедления открыли бы дело снова и постарались бы от него избавиться раз и навсегда. Но как она ухитрилась проникнуть к нему в дом? Как давно строила козни? И зачем вот так, запросто, пошла на попятную после того, как приложила столько стараний, чтобы добраться до него, – дело-то было рисковое? Клеман налил себе рюмку водки и прибавил громкость в телевизоре. Он непременно получит ответы на все вопросы, как только доберется до нее, благо ему известно множество способов, как развязать ей язык. Чем больнее ей будет, тем радостнее станет ему. Он забрался на диван с ногами и вспомнил, как Зариски стоял на коленях со связанными руками на припортовой улочке и умолял пощадить его, покуда он концом глушителя пистолета выводил круги у него на лбу. Этот предатель думал, что может всадить нож ему в спину. 

 Клеман помнил каждое его движение, каждое его ощущение и то высшее блаженство, с каким он нажал на спусковой крючок. Он старался проделать все в точности, как оно было два с лишним года назад, когда Уолтер Кентрик у него на глазах хладнокровно расправился с одним из своих компаньонов. Его родной дядя Виктор предложил ему тогда слетать с ним за компанию в Сан-Франциско на встречу с дельцом, с которым он заключил кучу контрактов во время предыдущих поездок в Штаты. В то время Клеман был одним из его личных телохранителей, и дяде хотелось ввести его в курс дел, прежде чем приобщить к более серьезным начинаниям. В тот раз он впервые отправился в страну, которую боготворил с детства, – с тех пор они вместе с отцом взяли себе в привычку не пропускать ни одного фильма Джона Форда[25] , Сидни Люмета[26] и Сэма Пекинпа[27] из тех, что показывали по телевизору.

На выходе из аэропорта Клемана с дядей Виктором ждал черный седан, который доставил их в дом в южной части злачного квартала Тендерлойн, где их принимал тамошний хозяин, проживавший в огромных апартаментах на последнем этаже и кичившийся перед гостями окружавшей его непомерной, невообразимой роскошью. В самолете Виктор много чего порассказал Клеману об Уолтере Кендрике: о его славе в определенных кругах; об империи, которую он воздвиг вопреки всем мыслимым законам; об ужасе, который сеял среди подчиненных, повелевая ими железной рукой в железной же перчатке.