Волки Второй мировой войны. Воспоминания солдата фольксштурма о Восточном фронте и плене. 1945

Завершением человеческой мозаики в 15-й камере были несколько неграмотных поляков, отсиживающих свои сроки по 10–15 лет за разбои, убийства и т. п. Эти негодяи, поскольку они не испытывали недостатка во времени, измышляли все новые способы, как терроризировать своих товарищей по камере, что они и делали настойчиво и без колебаний, заручившись поддержкой тюремных властей. И горе тому, кто пробовал противостоять им. В этом случае на жертву писали доносы, и ее убирали из камеры. Натренированный в таких вопросах «спец» или кто-то из его помощников буквально рвали такого человека на куски. Каждому из начальников отделений вменялось в обязанность раз в три дня подавать рапорта вышестоящему начальству. Зачастую жертву впоследствии снова бросали в ту же камеру с поломанными ребрами, выбитыми зубами и другими травмами. Этот человек просто «упал на лестнице». Он никогда не осмеливался заявить, что его избивали.

Рождество 1947 года ничем не отличалось от предыдущих или последующих дней. Сквозь стены мы слышали органную музыку и колокольный звон мессы. Величественное здание бывшего монастыря было построено в XIV веке. Немногие из нас стали на колени прямо под тенью креста. Такой крест висел в специальных нишах в кабинетах начальников отделений, где людей избивали и калечили, пока шло большое богослужение. В то же время в соседнем здании ревели моторы и пронзительно жужжали пилы, а в маленькой бывшей часовне, на стенах которой до сих пор сохранились настенные фрески с изображениями святых, сохранившаяся исповедальня использовалась как туалет. У нас здесь имелось достаточно времени, чтобы поразмышлять обо всем этом.

Вот сохранивший религиозные чувства заключенный раздет донага и брошен на голый цементный пол. Его палачи с грязными шутками хватают его, а потом он должен стоять и ждать перед своими нарами, пока двое мерзавцев-гомосексуалистов не удовлетворят себя.

Вмешаться? Прекратить это? Невозможно, если только ты сам не хочешь, чтобы тебя порвали на куски, если вообще хочешь отсюда выйти, хочешь жить.

С самого начала толпа испытывает некоторое уважение к тем, кто ведет себя абсолютно равнодушно ко всему и ко всем. Говорили, что они никогда не могли понять, как вести себя со мной: они просто не могли отыскать причину напасть на меня.

Были среди тюремщиков некоторые, которые, в отличие от прочих, вели себя со мной почти вежливо и даже намеренно лишь поверхностно осматривали мои вещи во время частых рейдов и обысков. В выпадавший один раз в две недели банный день некоторые из этих парней развлекались тем, что заставляли заключенных принимать душ либо из горячей, как кипяток, либо из ледяной воды. Никому не позволялось увильнуть от этого, и только я, упрямый, как мул, умудрялся избегать этой участи без всяких для себя последствий.

Во время моего пребывания в лазарете доктор Д. попросил у меня разрешения от моего имени направить письмо польскому высшему военному командованию. В тексте, изложенном на трех страницах письма на польском языке, он заявлял, помимо прочего, что, поскольку я являюсь военнопленным, меня не должен был судить гражданский суд, что я попал сюда несправедливо, что я требую нового судебного разбирательства и т. д. В присутствии тюремщика я подписал письмо, но никогда так и не узнал, было ли оно отправлено, дошло ли до адресата.

– В любом случае, – говорил мой «коллега», – его прочтет здешняя администрация, и вы все равно только выиграете от этого.

Однажды меня снова вызвали па Виго, где мне снова был предъявлен счет на уплату услуг правосудия на сумму одна тысяча пятьсот злотых.

– Запишите мое заявление, и тогда я смогу заплатить.

Машинист и в самом деле позволил мне продиктовать текст, после чего лишь воскликнул: «Холера!»

– Мне нужно разрешение, – заявил я, – написать короткое письмо брату в США, который является там сенатором и который с удовольствием отправит эквивалент необходимой суммы в долларах прямо в адрес польского правительства в Варшаву.

У меня сложилось впечатление, что новость о таком родстве быстро распространилась и среди местной администрации.

Однажды мне сказали, что мне пришла посылка.

Решив, что это ошибка (кто мог отправить мне посылку?), я тем не менее отправился на почту, где мне заявили, что я должен заплатить 500 злотых в качестве таможенного сбора. Отправление было сделано из США. Мое разочарование было безмерно. Откуда я мог взять хотя бы один злотый? Предполагалось, что посылка будет возвращена отправителю. В то время в Польше за один доллар можно было получить на черном рынке тысячу четыреста злотых. Через несколько дней меня уведомили о приходе еще одной посылки и о том же таможенном сборе. Еще одно большое разочарование.

5 февраля только что успели подать обычный вечерний суп, когда в дверях камеры появился тюремщик с тремя бумажными пропусками. Он забрал меня из камеры со всеми вещами. Что за новый грязный трюк? Я быстро вышел наружу, и, поскольку тот человек был один из самых вменяемых стражей, я спросил у него, куда и зачем меня ведут.