Волкодав (СИ)

Сидевший на коне чуть поодаль Глеб наблюдал за началом боя лишь с небольшой охраной, так как почти все его люди были брошены на борьбу с превосходящим по силам врагом. Он видел всё: как волны воинов в чёрных доспехах снова и снова одна за другой накатывались на холм, пытаясь сломить защиту русских, однако, чем больше враги пробовали повергнуть деревянные стены гуляй-городов, тем больше трупов скапливалось в небольшой ложбинке между открытой местностью и дорогой, где и располагались силы Бахчисарая, и холмом с позициями русских.

Глеб также видел и то, как по стану врага судорожно металась точка в блестевших на солнце доспехах, и, после очередного объезда ею своих войск, новые люди снова бросались на холм и стены только для того, чтобы вскоре стать трупами.

В один момент у татар почти что получилось окружить основное укрепление, но, благодаря повозкам, на которые и была установлена крепость, неудобной ситуации удалось избежать. А если бы не вышло? Тогда Курск, не раздумывая, обрушил бы на врага всю мощь стоявших чуть поодаль, за холмом, основных сил царства. Он был бы полон решимости защищать укрепление любой ценой в случае, если оно не будет справляться, ведь там, внутри достаточно толстых, но кое в чём ненадёжных стен с пищалями в руках, дула которых и были выставлены в узкие прорези-бойницы, отражали лобовую атаку его старые друзья, ставшие ему уже почти родными — Морша и Елец.

1805 год, г. Липецк.

После того, как Липецк оказался сначала в Тамбовском наместничестве, а затем и в одноимённой же губернии, его характер, ранее колкий и даже ехидный, стал постепенно меняться. Сам он влияние на себя их совместной жизни с Антоном не признавал, однако со стороны изменения в его поведении были довольно заметны. Вероятно, так сказывалось присутствие рядом самого мокшанина: добрый, мягкий и такой уютно-тягучий Тамбов, словно его же мёд, обволакивал бывшего Ельца, создавая вокруг него своеобразный кокон из любви и ласки, защищавший его от всех неприятностей. Не мудрено, что и сам Валера изменился: поддавшись по-семейному тёплой атмосфере их общего с Тяргоном дома, бывший «ёжик» уже убрал часть своих «иголок», оставляя несколько только для внешнего поддерживания своего привычного характера.

После того, как в конце восемнадцатого века Липецк, наконец-то, отпраздновал своё шестнадцатилетие и стал полноценным олицетворением, он горел желанием показать всем свою независимость и потешить самомнение. Именно поэтому он и решил исполнить свою давнюю мечту — пойти работать на завод и стать металлургом. Валерий быстро вошёл во вкус. Оно и понятно: работа ему нравилась, чувство собственного достоинства крепло, да и тогда ещё недолюбливаемый им Тамбов, бывший Морша, тоже, кстати, ставший полноценным олицетворением, лез к нему куда меньше. Липецк невольно сравнивал себя с этим «недалёким садоводом», как называл он соседа по дому, и понимал, что сам он куда важнее и значимее для страны, чем его начальник. На этой почве проросла и укрепилась новая причина неприязни к Тамбову.

«Почему, почему управляет губернией он, а не я, я же значимее?» — Этот вопрос буквально поселился в голове Липецка, не давая ему покоя. Критиковать действия Санкт-Петербурга он, конечно, не мог, но и смириться с таким положением дел ему было ну очень сложно.

Но Валере не суждено было долго жить в такой идиллии: завод стал курортами[2], он сам, стройный, но сильный рабочий-металлург — аристократом и модником, а «недалёкий садовод» — любимым… Мужем? Да, пожалуй, это слово сюда подходило идеально.

И вот именно с ним-то Липецк и открыл, наконец, в себе какую-то странную, пугавшую его самого, но какую-то совершенно особую чувственность. И, чем меньше он теперь огрызался на самого Тамбова, тем чаще он стал обнаруживать себя по утрам рядом с ним. По началу это было ему непонятно, чудно и даже слегка неприятно. Но однажды, проснувшись раньше Антона и лежа в его тёплых и крепких объятиях, Валера, невольно залюбовавшись им спящим, наконец признал для себя, что быть с ним не так уж и плохо. По крайней мере, не настолько, как он представлял себе в течение многих лет ранее.

Для самого Тамбова такое развитие событий стало совершенной неожиданностью. Он, конечно, как и любой другой на его месте, пребывал в состоянии полного блаженства. Ещё бы: после стольких веков нападок и колкостей со стороны Ельца он уже и не чаял о подобном подарке судьбы, а тут на тебе! Подмечая каждое изменение в характере любимого, Тяргон долго не мог понять не только то, что послужило их причиной, но и то, как ему-то теперь с его Лериком общаться.