Волна. О немыслимой потере и исцеляющей силе памяти

Но сегодня меня ждет сюрприз. Я снова стою на берегу лагуны и даже не сразу понимаю, что орланы, которые кружат в небе надо мной, — это другие птицы. Перья у них на крыльях короче и пока не черные, а темно-коричневые. Орланы-подростки. У любимцев Вика появилось потомство. Теперь их четверо.

Никогда еще не видела, как орлята учатся летать. Они бросаются с ветки, на несколько мгновений зависают в воздухе, а затем, хлопая крыльями, кое-как дотягивают до соседнего дерева. Еще одна попытка, на сей раз неудачная. Они резко теряют высоту и едва не врезаются друг в друга.

Вы когда-нибудь видели, как орел летит вверх тормашками? Один из молодых орланов пытается спикировать, но неверно рассчитывает угол. Кажется, он вот-вот упадет на голову. Ноги растопырены, когти задраны прямо в небо, белое брюшко блестит на солнце, шея отчаянно выгнута.

Восемь

* * *

Когда надо пожарить оладьи, мой мозг отключается. Хоть убейте, не помню, как это делается. А ведь когда-то я жарила их чуть ли не каждый день. Неужели я так далека от себя самой? Мальчики ели оладьи с лимонным сиропом, Стив любил заедать ими цыпленка карри и дхал. Но в последний раз это было шесть лет назад. Я мысленно произношу слова в последний раз и шесть лет — и поражаюсь, словно узнала новость. Мне хочется пробить время кулаком, как будто оно стекло, и ухватить нашу прежнюю жизнь, притащить ее сюда. Вернуть себе.

Хочу, чтобы сейчас было воскресенье, а я крутилась бы у нас на кухне. Хочу, чтобы пришел Стив с полным пакетом свежих булок. Я наделала бы горячих бутербродов с моцареллой, помидорами, базиликом и мелко порезанным зеленым чили. Мы со Стивом выпили бы по бокалу белого вина. Булки в нашей местной пекарне не так хороши, как те, что мы покупали на Брик-Лейн, когда жили в Восточном Лондоне — давным-давно, еще до рождения мальчиков. По выходным мы тогда ходили в кино на поздние сеансы, а по дороге домой покупали свежайшие, горячие булки — только что из печи. В три часа ночи в пекарне не было никого, кроме нас и таксистов, которые подъезжали к ярко освещенному магазинчику, где за фунт можно было взять целую дюжину булок. Мы часто рассказывали сыновьям про те беззаботные времена: «Вот было хорошо! Мы гуляли целую ночь, а вас еще не было, и по воскресеньям никто не будил нас ни свет ни заря!» Дети делали вид, что им стыдно.

Летом на выходных Стив обычно разжигал печь для барбекю и жарил кальмаров, замаринованных в розмарине с соком лайма и красным стручковым перцем. Ломтики соленого сыра халумиса, каре ягненка, колбаски от нашего местного мясника, грека-киприота Никоса. Никос нипочем не желал верить, что Стив — англичанин. «Англичане ничего не понимают в еде, какой же он англичанин?» — удивлялся мясник. Я говорила, что правильно воспитываю мужа. Никос уважительно кивал.

По выходным Стив часто готовил горы еды, и мы приглашали друзей. Или приезжала его родня, и тогда на нашей лужайке собиралось человек двадцать. Он делал свою версию раана — барашка на вертеле по-индийски. Баранья нога выдерживалась два дня в маринаде из йогурта, миндаля, фисташек, всевозможных специй, мяты и зеленых перчиков чили. Стив пристально наблюдал за мясом, опасаясь, что оно будет недостаточно нежным, и поливал ногу джином каждый раз, когда поворачивал вертел. «Баранина должна быть такой мягкой, чтобы ее можно было есть ложкой», — обычно говорил он.

В дни тихих семейных обедов мы готовили утиные яйца и ели их с крампетами. Мальчикам яйца очень нравились. Они уважительно взвешивали их на ладошке, стучали по крепкой скорлупе. Вик притворялся, что хочет поиграть яйцом в кегли. Его веселило, как я тревожно мечусь вокруг, когда он пригибается и отводит руку с яйцом назад. В конце концов он клал яйцо на стол и со странным акцентом — как бы ливерпульским — говорил: «Да ладно, будет тебе причитать». Этому он научился у отца.

Обычная, нормальная жизнь. Так мне казалось.

За утиными яйцами мы ходили на фермерский рынок в Палмерс-Грин. Малли там непременно терялся. Обычно мы находили его в куче фиолетово-зеленой брокколи. Первым делом мы замечали его хохолок — словно у только что вылупившегося птенца цапли. В августе мы покупали ренклоды — зеленые сливы. В это время они особенно хороши — уже спелые, но еще не размякли. А весной Стив брал на рынке артишоки и тушил с чесноком и лавровым листом. Мы ели их горячими. Стив научил мальчиков, как надо разделять лепестки и выскребать мякоть нижними зубами. Он часто рассказывал, как впервые попробовал артишоки в десять лет, когда колесил по Франции с отцом-дальнобойщиком.