Вольная (СИ)

Он и в самом деле с любопытством наклонил голову, прислушиваясь. Но лапу по-прежнему держал у меня на груди, и я, покосившись вниз (вот это когти!), нервно хихикнула:

— Да, вот сейчас и в самом деле было бы трудновато поцеловать полы ваших одежд, о мой господин и повелитель!

На лисьей морде обозначилась некоторая озадаченность. Я воспряла было духом, но быстро поняла, что занимал зверя вовсе не подход к правильным поцелуям рыжей лисьей шубы, а запах.

Черный нос навис над самым лицом. Я с завороженным ужасом уставилась на звериную морду: несмотря на темноту, с такого расстояния были прекрасно видны и жесткие вибриссы, и черная полоса кожи по краю приоткрытой пасти, дивно контрастирующая с тонкими острыми клыками. Было несложно представить, как они впиваются в мягкое мясо на животе, и я скорее зажмурилась, изгоняя жуткую картинку из головы.

Зверь отступил было назад, и я радостно дернулась — и тут же с воплем подскочила на месте, потому что лисий нос безо всякой деликатности ткнулся мне между ног.

Кажется, он собирался просто продолжить обнюхивать меня, но этого я уже не вынесла и ударила его по морде — без размаха, раскрытой ладонью, которую тут же чувствительно кольнуло вибриссами, но лису отчего-то хватило, чтобы отпрянуть назад, с осоловелым видом мотая головой. Впрочем, возгордиться своими боевыми навыками я не успела.

На фоне выхода на террасу я видела только лисий силуэт, но этого было достаточно, чтобы заметить, как он странно дернулся, подавившись собственным глухим тявканьем, потянулся наружу — и вдруг рухнул на пол, стремительно меняя очертания, пока на ковре не оказался скорчившийся мужчина в чем мать родила.

Рашед со стоном повернул голову и мрачно уставился на меня снизу вверх.

— Так я сбегаю до шкафа, поцелую полы одежд там? — пролепетала я и обреченно зажмурилась.

Глава 15.1. Лисьи сказки

Слово в тебе — раб твой, слово из тебя — хозяин твой.

— арабская пословица

Рашед молчал долго.

И в этом молчании я будто наяву слышала свист воздуха, рассекаемого саблей. Возможно, той самой, которую забрал в мастерскую Малих, с двумя зачарованиями одновременно: на вечную остроту лезвия и вечную же верность руке, которая первой пролила кровь на клинок. Чем, в конце концов, плоха моя кровь для сугубо волшебных целей?..

Тайфе не нужны свидетели. Особенно такие, которые могут потребовать обещанную свободу и покинуть дворец, наплевав на все посулы. Что значит гильдейское дозволение в сравнении с благодарностью целого города, избавленного от клыкастого монстра во дворце градоправителя?

Зато вот пропавшей наложницы и не хватится никто. Одной больше, одной меньше — мало ли их прошло через женскую половину?..

— Иди, — хрипло выдохнул он наконец, когда я уже всерьез подумывала сбегать отнюдь не до шкафа и не удрала до сих пор только потому, что колени сделались будто чужими. — До шкафа.

От удивления я все-таки открыла глаза и недоверчиво уставилась на господина и повелителя сверху вниз — чего делать, конечно же, было категорически нельзя, но делалось мною с завидной регулярностью. Рашед, впрочем, ни оскорбленным, ни униженным не выглядел.

— Найди там халат, — отрешенно продолжал он, не отводя взгляда, — поцелуй его полы и принеси мне. И хватит пялиться!

Я по-дурацки хихикнула от неожиданности и действительно сбегала до шкафа. Искомый халат обнаружился не сразу — то ли просители и благодарные полагали лучшим подарком новый сюртук, расшитый серебром и самоцветами, то ли господин и повелитель сам по себе был изрядным павлином. В пользу первой теории говорило то, что поверх всех остальных висели самые непритязательные вещи — вроде того же белого халата из тонкого чинайского шелка.

— Опять не поцеловала, — горестно вздохнул Рашед, но в преподнесенный халат завернулся безо всяких церемоний и немедленно успокоился. — Ну? Что ты забыла в моих покоях в ночь, когда я приказал никого не впускать?

Пришлось каяться — и в посещении гильдии с целью растранжирить дворцовую казну, и в проникновении в архив, и в непозволительном промедлении, из-за которого Руа-тайфа оказалась в крайне неудобном положении — и неизвестно где.

Чорваджи-баши я сдала с особым злорадством, но Рашед только кивнул, словно не узнав его имя, — да и на протяжении всего рассказа смотрел на меня так озадаченно, будто я излагала что-то слишком сложное для его понимания. Из-за этого я нервничала и подозревала, что и в самом деле сболтнула что-то не то — но господина и повелителя, как выяснилось, волновали вовсе не позабытые в паланкине свитки и сбежавшая четверолапая сестра.

— И все? — спросил он, когда я умолкла, переводя дыхание: сама не заметила, как начала тараторить, спеша изложить все до того, как у тайфы лопнет терпение.

Но, кажется, его терпением можно было накрыть всю пустыню. Во всяком случае, я все еще была жива.

— Вроде бы? — я нахмурилась, пытаясь вспомнить, не упустила ли какую-нибудь деталь.