Вольная вода. Истории борьбы за свободу на Дону

Со временем гражданское положение крестьян ухудшалось, появлялись незримые, но тяжелые законодательные оковы. Так, Войсковой грамотой 1776 года был введен запрет на выдачу замуж за крестьян казачьих вдов и дочерей. Появились и новые формы зависимости крестьян от донских землевладельцев. Если поначалу все ограничивалось работой крестьянина на владельческой земле, то во второй половине XVIII столетия донские помещики обложили работяг оброком — денежной рентой за пользование барской землей. По мнению историка Ивана Ревина, это привело к стремительному развитию отходничества донских крестьян, которые в поисках дополнительного заработка вынуждены были наниматься на рыбные промыслы или идти чернорабочими в города.

Большинство исследователей признает негативную роль отходничества в жизни крестьянина. Земледелец вынужден был на длительный срок оставлять свое хозяйство и семью, при этом ему, как правило, приходилось наниматься на низкооплачиваемую, но тяжелую работу. Российский историк и государственный деятель князь Николай Шаховской отмечал, что крестьянское отходничество «развивает привычку к бродячей жизни и легкое отношение к ней», а также «склонность к известному риску…».

Крестьяне-переселенцы составили на Дону две неравные группы — помещичьих и станичных. По ревизии 1795 года, первых было 54 628 человек, а вторых всего 3836. Станичные крестьяне жили среди казаков, то есть в станицах. Это во многом определило дальнейшую судьбу этой крестьянской группы. К шестой ревизии, проведенной в 1811 году, станичных крестьян уже не существовало — все они были причислены к донскому казачеству: «Состоящих по Войску Донскому за разными станицами малороссиян, коих по ревизии 1795 года показано 3836 душ, переименовать в казаки и исключить из подушного оклада», — гласило утвержденное Александром I мнение Государственного совета.

Помещичьих крестьян ожидала иная участь. В конце XVIII века донская старшина очевидно превращалась в составную часть российского дворянства. Этому способствовала казачья политика императора Павла I, который рассчитывал превратить Землю Войска Донского в естественное продолжение внутренних российских губерний. Донская казачья верхушка уже вела дворянский образ жизни: большие усадьбы, дворовые люди в услужении, крестьяне, работавшие на владельческой земле. Однако эта комфортная жизнь находилась под постоянной угрозой. Крестьяне могли в любой момент уйти, и богатое многолюдное хозяйство запросто превращалось в усадьбу-призрак посреди степи. Вот как об этом писал Алексей Карасев: «…люди (богатые донские казаки. — А. У.) стали получать охоту к деревням, разного рода комфорту, но как вполне предаться барству, когда почти уже устроенные деревни рисковали в какое-нибудь прекрасное утро остаться без поселения? Станичные или хоть даже войсковые записи крестьян за помещиками были не совсем крепки: обок были приволья саратовские и астраханские и донские черкасы, при каком-либо особенно крутом обхождении с ними помещика, могли почти безнаказанно, оставить его на произвол судьбы и укрыться на пустынные берега Волги. Помещики понимали свое неловкое положение: возвращаться при неудаче в первобытное состояние станичника или хуторянина уже не позволяли и чин, и приобретенные привычки…»

Поэтому один из первых указов Павла I от 12 декабря 1796 года, который распространял крепостное право на Дон, был встречен казачьей старшиной с большим облегчением. «В видах водворения порядка и утверждения в вечную собственность владельца, повелевалось, чтобы в губерниях: Екатеринославской, Воронежской, Кавказской, области Таврической, а также на Дон — каждый из поселян остался в том месте и звании, как он по нынешней ревизии написан будет». Это хорошая новость для казаков-помещиков, но была и плохая. Указ запрещал прием беглых крестьян: «Постановя таким образом преграду самопроизвольному поселян переселению, законопротивному подговору, приему и держанию чужих крестьян и всякого рода беглых людей, возлагаем точное за сим наблюдение на тамошних начальников губерний и начальников градской и земской полиции, и Войска Донского на Войсковое правительство, и особенно на войскового атамана, равно и на острове Тамань на кошевого атамана, чтобы они всемерно старались не токмо сохранять в совершенной целости сие наше для общего спокойствия узаконение, но даже предупреждать всякое малейшее поползновение к бывшим беспорядкам, нарушавшим водворяемое нами повсюду благоустройство…»