Вольная вода. Истории борьбы за свободу на Дону

Русское дворянство в XIX столетии все больше говорит о конституции и реформах, задумывается о проблеме крепостничества. 14 декабря 1825 года решительная попытка избавиться от самодержавия не увенчалась успехом. Но разговоры о Законе продолжились, появлялись новые проекты. Именно в первой половине XIX века Россия, по словам Кирилла Кобрина, обрела язык общественной дискуссии. А Дон все так же неторопливо катил свои волны. Вольная история реки-республики не пользовалась популярностью, сколь-нибудь сопоставимой с успехом западноевропейских интеллектуалов. Поэтому Ростопчина в своем суровом отзыве была так категорична: Дон — предмет неактуальной старины.

«Ответ Дона» на стихотворение графини Ростопчиной почти сразу сочинил донской историк Василий Сухоруков. Дон не признавал обвинений графини-поэтессы, но соглашался, что время вольного Дона осталось в прошлом:

Я дряхл и хил, вы говорите:
Не хил, не дряхл, а древен я,
Во времени мне нет преданья,
И вечность — летопись моя:
Я современник мирозданья!
И недвижим я с этих пор
Как говорит мне ваш укор!
О, как я вольно разливался
И часто грозно я шумел
Бессмертной славой русских дел
И, как они, не истощался!

Но превратились ли вольные традиции Дона к XIX столетию лишь в отголосок прошлого? Герои книги и их истории свидетельствуют об обратном. Дон помнил о свободе и вдохновлял бороться за нее без философов-посредников.

Глава 1. На чужих берегах, или Свобода выбора Восстание донских казаков в 1792–1794 годах

Откуда казаки пришли. Поиски древнего казачества

«А нас на Руси не почитают и за пса смердящего. Отбегаем мы из того государьства Московскаго из работы вечныя, ис холопства неволнаго, от бояр и от дворян государевых, да зде прибегли и вселились в пустыне непроходней…» — так о происхождении донского казачества писал в 1642 году есаул Федор Порошин в «Повести об азовском осадном сидении Донских казаков». Писалось это вполне официально и обращено было к Земскому собору Московской Руси, у которой донцы просили помощи в неравной борьбе с турками. Стало быть, донское казачество появилось в результате бегства обездоленных и недовольных, утекавших на опасный, но свободный юг. Так, но не совсем. Историки-казаковеды на протяжении многих лет выдвигали различные теории происхождения донского казачества. Сама эта проблема превратилась в основной вопрос казаковедения, стала предметом не только научного интереса, но и идеологических спекуляций. Попробуем разобраться в разноречивости версий и весомости их аргументов.

Что не устраивало историков в «автобиографической» версии происхождения донских казаков, приведенной выше? Многое. Во-первых, было непонятно, как вчерашние беглые холопы и крестьяне стали вдруг искусными воинами, доставлявшими массу беспокойств могущественному османскому султану. Во-вторых, трудно было объяснить, почему привыкшие к земледельческому труду крестьяне вдруг забывают свой modus vivendi и живут военно-походным промыслом. В-третьих, историкам не давал покоя вопрос о том, как переселенцы смогли выжить в новых природно-климатических условиях, в окружении совсем не мирных соседей. Напомню, что Дон в те времена — территория со славой весьма зловещей, называли ее Диким полем. Здесь всегда было небезопасно. Внезапным огненным смерчем могли нагрянуть крымские татары и ногайцы. Отнимали они или жизнь, или свободу, а уцелевшим оставалось только разоренное хозяйство.

В XVIII веке российские историки пытались отыскать корни казачества в эпохе раннего Средневековья. Петровский сподвижник Василий Татищев, успевавший между основанием городов и совершенствованием уральских заводов заниматься историей, полагал, что донские казаки имели северокавказское происхождение, а точнее, были «из Черкас от Бештау». В версии Татищева прародиной казачества выступал район Пятигорья, где разворачивается действие лермонтовского «Героя нашего времени». В 1282 году, по сведениям Татищева, предки донцов переселились под Курск. Оттуда вскоре ушли на Днепр, где основали город Черкасы. С Днепра казаки переселились на Дон, «построили город Черкаской» и стали в нем жить. У Татищева донские казаки прошли долгий путь, который, вероятно, сделал их привычными к смене места обитания и закалил военные навыки.