Волнения, радости, надежды. Мысли о воспитании

«А кроме того, дорогой товарищ писатель, прежде чем преподносить подобные советы, вы бы проконсультировались у врачей. Ведь на руке могут оказаться разные бациллы».

Я прочёл это вслух. «Тихие девочки» молчали, опустив глаза будто виноватые. Ну что ж, и не такое приходится терпеть!

Фиалки и ковыль

На улицах большого волжского города сидели старушки с полными корзинами лесных фиалок. Казалось, весь город был напоен запахом этих весенних цветов.

Я прожил здесь всего лишь несколько дней и выехал в степи Заволжья, где нет ни лесов, ни тенистых парков, где нет и лесных фиалок. Когда-то я проезжал эти места, и мне надолго запомнилась романтика ковыльной степи, не раз воспетая в стихах и прозе. Действительно, было что-то притягательное в этом седом волнующемся море, которому нет ни конца, ни края…

…Наш «газик» подпрыгивал на ухабах пыльной дороги. Всё вокруг было иным. Ковыль исчез. Кругом, куда ни глянешь, — зелёные поля. Добрыми, густыми всходами радовала нас земля. Только просторы оставались прежними, да так же, как и раньше, взлетали прямо перед машиной птицы. И лишь по обочинам дороги, словно в дань уходящей степной романтике, остались узкие полосы серебристого ковыля.

Хоть и красив ковыль, но пользы от него немного. Только весной он может идти на корм скоту. Но чуть поседеет — его длинные перистые ости запутываются в шерсти овец, впиваются в кожу, причиняя мучения, а порой доводя их до гибели.

И если ковыльные степи уходят в прошлое, уступая место возделанным полям, то ковыль окончательно не сдаётся. Раскрашенными метёлками ковыля бойко торгуют на базарах, и люди с непритязательными вкусами покупают эти сухие пёстрые пучки, украшая ими комоды. Вот и вся романтика.

Мы ехали уже несколько часов. Думалось о том, как трудно иной раз отличить подлинную романтику от мнимой, о весне и молодости, о лесных фиалках, которые хотелось бы видеть в девичьих руках, и о том, чтобы девушкам дарили эти цветы. Но на вечерних улицах, всегда заполненных гуляющей молодёжью, я почти не встречал девушек с цветами. Фиалки покупали главным образом женщины средних лет, торопящиеся домой.

Я помню, что в ту весну особенно широко разлилась Волга. Такого разлива не было многие годы. Неповторимы в своей красоте и поэтичности затопленные острова с торчащими из воды деревьями. Мне часто приходилось проезжать мимо них, переправляясь через реку. Особенно прекрасен этот затопленный лес при луне. Вот, думаю, где раздолье для молодёжи. До чего же хорошо провести на лодке свободный день да прихватить ещё и лунный вечер.

Но юноши и девушки равнодушно смотрят на лодки, качающиеся у берега. «Чуть белеют левкои в голубом хрустале», — зазывно доносится с танцплощадки. Так умирает романтика.

Волжский берег в этом городе абсолютно не поэтичен: мало зелени, погулять негде — всё это не способствует мечтательному настроению. Я видел, если не на берегу, то в парках и садах, как школьницы, готовясь к экзаменам, ходили с учебниками по алгебре, что-то выписывали в свои тетрадки. Но вот экзамены кончились, так почему же не видно здесь девушек с книжечками стихов, ведь многие из них должны быть близки девичьему сердцу?

Возможно, я слишком многого требую. Стихи заучивали в школе, а сейчас не до них. В этом-то и скрывается главная беда. И стихи, и музыка — всё, что люди называют прекрасным, — возвышают, облагораживают душу. У нас есть известная часть молодёжи, которая столь заражена не свойственным юности практицизмом, что диву даёшься — откуда он у неё?

Выходя из кино, я слышал разговор двух молоденьких девушек:

— Дура. Чего же она за него замуж не вышла?

— Другого любила.

— Но ведь тот же уехал!

В одном из шахтёрских посёлков я увидел пьяную ссору двух молодых ребят. Они держали друг друга за галстуки и отчаянно сквернословили. Но что было особенно возмутительно — это живой интерес девушек, которые, будто не замечая самой оскорбительной для женщины брани, ждали, чем кончится драка.

Мало мы ещё поработали, чтобы создать абсолютную нетерпимость к площадной брани. Иным она кажется неким обязательным колоритом, подчёркивающим характерную сущность рубахи-парня.

Я вспоминаю свой разговор с пожилым мастером, который рассказал мне о весьма примечательном событии.

На предприятие приехал крупный начальник и вызвал молодого инженера, чтобы сделать ему соответствующий нагоняй за какие-то производственные неполадки.

В прокуренном кабинете, куда вошёл инженер, сидели несколько человек, вызванных по тому же делу. Начальник любил крепкое словцо и никак не мог от него отказаться. Верный своей привычке, он так и встретил молодого инженера.

«Простите, пожалуйста, — вежливо перебил его инженер. — Я, кажется, не туда попал». Свернул в трубку чертёж и вышел из кабинета.

Эта история стала достоянием многих, и, по словам рассказчика, старые производственники вполне одобрили поступок инженера.