Вольно дворняге на звезды выть (СИ)

— Привет!

На фоне негромкая музыка и гул человеческих голосов — разговаривает одновременно куча людей, но не слишком громко, чтобы это напрягало. Ему не интересно, где она. Наверняка приятное, светлое место, в котором хорошо пахнет.

Рыжий отвечает:

— Привет.

И молчит.

Ван тоже недолго молчит. Потом уточняет:

— Гуань, всё хорошо?

Нет.

И если кто-нибудь ещё задаст сегодня этот вопрос…

— Хочешь ягодного пирога?

Повисает пауза.

— Что? — переспрашивает Ван. — Ты где?

— Дома. Приезжай. Мама испекла, вкусный. У неё выпечка получается — зашибись.

В динамике что-то шелестит — Ван как будто отрывает телефон от уха и недоверчиво смотрит на экран. Рыжий почти ощущает этот взгляд.

— Слушай, ты уверен, что всё нормально?

Он сверлит взглядом бумажное полотенце. Кажется, бумага вот-вот загорится от такого пристального внимания. Краем уха слышит, как мать смеётся, что-то говорит тявкающему Зефиру. Они возятся в гостиной: Пейджи отдала ему на растерзание свой пояс от старого халата, который давно пошёл на тряпки.

— Всё прекрасно, — говорит он, не моргая. — Так чё? Или занята? Я тогда…

— Нет! — быстро говорит Ван. — Нет, конечно, я приеду! Мы приедем!

— Мы? — отмирает Рыжий. Сердце неожиданно сильно стучит. — Кто?

Он знает, что это нереально, но уточнить необходимо. Жизненно необходимо.

— Мы с Йонгом. Мы на арт-вечеринке в одном кафе, так что… ты же не против?

— Господи, конечно, он не против! — доносится фоном громкий, очень узнаваемый шёпот, как будто этот мудень прижимается ухом к другой стороне телефона от Ван. — Его мать меня обожает!

Вот же… хрень.

Рыжий закрывает глаза. Медленно выдыхает.

Йонг. Серьёзно. Он добровольно пустит Йонга в свой дом. Отказ вертится на кончике языка, но слуха снова касается тихий смех Пейджи, и он — этот сраный отказ, — растворяется вместе с горечью в глотке.

Рыжий говорит в мобильный:

— Не тормозите там. Йонг знает, как ехать.

— Выезжаем! — радостно отзывается Ван. Судя по голосу, она действительно счастлива.

Ну и хорошо. Ну и прекрасно.

Рыжий сбрасывает звонок и оставляет телефон в руке. Смотрит на пирог, переводит взгляд на часы. Почти семь.

Этот день кажется бесконечным.

Он вертит мобильный между пальцев. Отталкивается от столешницы, идёт в гостиную, опирается плечом о дверную створку на кухню, складывает руки на груди. Смотрит, как Пейджи, сидящая на коленях посреди гостиной, гоняет скачущего Зефира вокруг. У неё свои способы. Когда Пейджи грустно, она будет смеяться так, будто всё прекрасно. Она и теперь пытается делать вид, что не расстроена из-за идиотского пирога. А Рыжий пытается делать вид, что с ним всё заебись.

Зачем?

Она поднимает взгляд, тут же улыбается шире. Рыжий кивает в ответ, стискивая пальцами рукава домашней футболки.

— Ты мне расскажешь, где взял щенка? — спрашивает она. Наперекор улыбке, голос слегка звенит.

Конечно, это никогда не будет озвучено, но Пейджи знает, что Ли воровал. Ворует. Что они с Рыжим уже несколько лет плотно общаются между собой. И не нужно ничего говорить, чтобы понять, чего она боится. Что её чудесный сын нахватается плохого. Поддастся влиянию.

В башке печёт отголоском мысли: наверное, поэтому она настолько восхищается… не Ли.

Пожалуйста, заткнись.

— Чжо подогнал.

Выражение лица Пейджи меняется. Оно становится напряженным, слегка хмурым.

— Мальчик, который заправляет в том ужасном месте?

— Ему тридцать один, мам, — устало протягивает Рыжий. — Он не мальчик.

— Тридцать один?

— Я сам недавно узнал.

Пейджи ловит Зефира, тот вырывается, пытается поймать пастью её руки и виляет хвостом. Рыжее ухо нелепо изламывается навыворот. Рыжий не улыбается — молча смотрит на это ухо и прикусывает кончик языка.

Хули с псиной-то теперь делать?

— Милый, я боюсь, мы не сможем его…

— Я знаю.

Он не дебил. Собака жрёт много денег, которых нет. Просто нет — так бывает. Они еле сводят концы с концами. Точнее, скорее даже не сводят, чем…

— Это должен был быть подарок. Но как-то пролетело. Ну, короче, — Рыжий почти сплёвывает куда-то в сторону. Чувствует, как напрягается челюсть и глотка. Да что ж это за нахуй-то такой. Успокойся. Всё заебись.

Давно же мечтал.

Давно хотел, чтоб вернуться домой и подумать: всё. Теперь — точно.

Хотел — получи. Что не нравится?

А не нравится то, что хотелось иначе. Хотелось на своих условиях. Хотелось самому хвостом махнуть, дать в бубен, сказать, прорычать: мне надоело, — и до свидания. Свалить, смыться. Оставить его хлопать глазами и молча открывать рот, как сраный окунь, выброшенный на камни из воды.

А не вот так. Когда приходишь, а тебе в лоб хуячат из двустволки. И на этот раз не улыбкой, а реально. Подрывают землю прям под подошвами кед.

Так, блядь, нельзя. Лучше раз в переносицу получить, чем так.

Когда будто от одной фразы вырубает внутри всё. И — полный оффлайн. Штиль. Да, штиль. Рыжему нравится. Это почти коматоз, как в криокамере. По крайней мере, взгляд так же примораживается к предметам. Как сейчас — к подвесной книжной полке в гостиной. Хули он на неё уставился?

Рыжий переводит взгляд на мать, она смотрит, как будто ждёт ответа на свой вопрос.

Рыжий переспрашивает:

— А?