Вольно дворняге на звезды выть (СИ)

Рыжий даже застывает на секунду. Не успевает проконтролировать своё выражение лица — удивление слишком явное. На мгновение даже перекрывает злость. Вот так? Так просто?

И Хэ Тянь повторяет:

— Хорошо, я свалю. Но мы должны поговорить.

Да сука.

— Нет никаких «мы»! — орёт Рыжий.

У него ломается голос, как будто ему снова четырнадцать. Он почти чувствует, как удавкой затягивается на шее поводок, так сильно хочется подойти и вмазать ещё раз, но он заставляет себя стоять и не двигаться с места.

— Я не хочу, чтобы ты приближался к моему дому. Я не хочу, чтобы ты говорил с моей матерью. Исчезни! Исчезни, блядь! Я тыщу раз тебя просил! Какого хера тебя принесло?

Хэ Тяня прибивает каждым словом. Каждое слово отдаётся глухой вспышкой у него в глазах.

Он шмыгает разбитым носом. Облизывает кровь с губ, но меньше её не становится. Поворачивает голову, смотрит в сторону, кивает чему-то в своей голове, усмехается мёртвой, ломаной усмешкой.

— То есть объясниться не дашь?

— Нахуя мне твои объяснения? Нахуя мне ты, а? Одни проблемы от тебя. Одни, блядь, проблемы, понял?

Хэ Тянь снова кивает. Понял.

Кивает, как будто он полностью согласен.

Рыжий с ненавистью думает, что с появлением этого перца его жизнь реально начала плясать на рогах. Если до этого он уже был приспособлен, уже знал, что готовит ему завтра, что готовит ему послезавтра и следующая неделя, то теперь… он будто не живёт, а обезвреживает бомбу. Каждый перерезанный провод грозит разнести всё — внутри и вокруг. И ему так чертовски надоело перерезать провода.

Он устал, по-настоящему, по-взрослому устал. Он говорит:

— Съебись. — И получается так же — очень, очень устало. — Просто съебись отсюда, лады? Я тебя знать не хочу. Забудь, кто я такой. Забудь вообще всё.

А сам-то — сможешь? — потешается внутренний голос.

Сможет. Леопард не меняет своих пятен — Рыжий не меняет своих принципов. Попробовал, хватило, спасибо. И вот оно, лишнее, очередное доказательство. Наклоняется над перилами веранды, тяжело опирается о них локтями и снова сплёвывает вниз, на пожелтевшую траву.

Рыжий тупо смотрит.

Его начинает слегка трясти, и он может только смотреть — на его острый изгиб торчащих лопаток, на гребни позвонков, сбегающих под плоский ворот свитера. Кровавая слюна тянется, как карамель.

— Ты хорошо бьёшь.

Рыжий хочет сказать: «ты тоже». Но молчит.

Откуда-то внутри возникает мысль, что Хэ Тянь пришёл не прощения просить, не объяснять, что произошло. Рыжему внезапно кажется, что Хэ Тянь пришёл прощаться.

Как тогда, с Токио, только теперь — иначе. Теперь он никуда не летит, потому что на нём нет костюма, нет сраного пиджака. Он упакован, но внутри, в себе. Оттуда не позвонишь по междугородке. На нём старые джинсы, бежевый свитер и кровь под носом.

И Рыжий думает: слава богу, наконец-то, господи.

И ещё одно. Рыжему становится страшно.

— Это был мой брат.

— Чё?

— Дверь открыл, — медленно повторяет Хэ Тянь, — мой брат. Чэнь.

— Да мне…

— Работает на отца. Возглавляет штат личной охраны и следит за безопасностью, — продолжает он, не отрывая взгляд от земли. Его запястья расслаблено застыли, как будто только что он окончательно сдался. — Убирает неугодных людей. Убирает тех, кто мешает или может помешать. Кто не понравится отцу. Мой отец… нехороший человек.

«Убирает» дерёт по барабанным перепонкам, как игла дерёт по исцарапанному стеклу.

Рыжий сглатывает. Вслушивается в его интонацию. Пытается распознать пиздёж. Распознать хотя бы что-то, кроме аномального заёба, который сейчас пропитывает Хэ Тяня до костей. Но больше не слышит и не чувствует ничего.

Хэ Тянь уже как будто всё для себя решил. Как будто прямо щас готовится выстрелить себе в рот. Дело за малым — курок спустить.

Что за ебучая драма, думает Рыжий.

Но мысль теряется в ворохе других.

— У отца что-то типа мании контроля. Ему нужно, чтобы я был тем, кто станет полезным для его бизнеса в будущем. А Чэнь — тот, кто не даст мне сделать ни шагу в сторону. Поэтому я не хотел, чтоб он тебя видел. И тем более, чтобы он знал, что…

Хэ Тянь сглатывает. Хмурится. Опускает голову — волны позвонков выделяются сильней, волосы падают на лоб.

У Рыжего перехватывает дыхание, потому что, кажется, он понимает, что только что хотел сказать Хэ Тянь. От этого становится больно глотать.

Поэтому Рыжий говорит:

— Завязывай.

И ещё:

— Мне это не интересно.

Эта ложь нужна, чтобы не стоять и не молчать. Чтобы не чувствовать, как першит в глотке. Но Хэ Тянь внимания не обращает. Повторяет:

— Не хочу впутывать тебя в дерьмо своей семьи. — Слова почти теряются в тихо, еле слышно зашумевшем дожде. — Не хотел, чтобы тебя это вообще коснулось, но… сам видишь, как вышло.

Сам видит.

Да, Рыжий уже давно видит, куда всё это катится. Во что всё это превращает их обоих. Он привычно щерится:

— Я не собирался становиться частью твоей семьи. — И это что-то из разряда защитных реакций. — Не хочу вообще ничего общего с тобой иметь.

— И не хотел? — резко спрашивает Хэ Тянь. — До сегодняшнего. Не хотел?

Рыжий с вызовом поднимает подбородок, кривит губы: