Вольно дворняге на звезды выть (СИ)

— Выкинь уже свой мусор из головы, мажорчик, — говорит через плечо, и получается как-то устало, кисло. Хотелось иначе — уверенно, насмешливо. Ударить словами.

Хотелось сказать: не ввязывайся. Не лезь. Тут грязно — замараешь свою белую обувку. Грей жопу на своём Олимпе, горя не знай.

Хотелось много чего. Только вот…

— У меня есть диван, — говорит Хэ Тянь.

Без интонации, ни на что особенно не рассчитывая. Как будто обращаясь к самому себе. Как будто он уже остался здесь один. Как будто бросает эту дежурную фразу какой-нибудь левой девке, которая напросилась к нему в гости после школы, а теперь неловко выставлять её — ночь на дворе.

Рыжий стискивает зубы. Через секунду на кухне его уже нет.

В студии полы не скрипят, передвигается он бесшумно. Кровать, ящики, телек, диван — пролетает размытым пятном. Рыжий смотрит прямо перед собой, он даже дышит спокойно — он полностью, аномально спокоен. Где-то здесь он нашёл свой дзен. Надевает кеды, шарит по карманам, проверяет: ключи, сигареты, спички. Мобильный… где мобильный?

Сука, неужели на кухне?

Точно. На столешнице остался. Пф-ф-ф. Рыжий сжимает холодными пальцами переносицу. Думает: господи, а. Ну что за. Почему?

А может?..

Нет. Ни хрена не может.

В голове голос Ван: целой цивилизации живых планет пришлось умереть, чтобы появились мы, а ты, дебил, проёбываешь всё, что можно и нельзя. Инопланетным расам наверняка стыдно за тебя, мудака. Сдохнуть ради того, чтобы ты вёл себя, как еблан — очень достойная смерть.

Конечно, так бы она не сказала. Но точно имела бы нечто подобное в виду. Он трёт лицо ладонями. Всё, приехали. Совсем двинулся.

Секунд десять он слушает тишину. Отмечает со скулящим, ноющим разочарованием: воздух не разряжается, кислород не исчезает. Он в прихожей один.

А потом — диван, телек, ящики, кровать. Размытым пятном. В студии полы не скрипят.

В кухне горит лампа-багет, освещает пустой обеденный стол. Хэ Тянь стоит, как стоял, только смотрит перед собой, скрестив на груди руки. Рядом с ним на столешнице — миска незаправленного салата и мобильный. Рыжий даже шагов не ощущает, просто оказывается ближе и ближе, и ближе. Хэ Тянь резко поворачивает голову, не успевает рта раскрыть.

Рыжий прибивает, с ходу, как обухом:

— Убить тебя, уёбка, мало, — и вместо того, чтобы протянуть руку и забрать телефон, протягивает руку и обхватывает Хэ Тяня за шею.

У него ещё влажные волосы — отмечает воспалённо пульсирующее сердцем сознание. А в следующий момент Рыжий врезается губами в его губы.

И сознание исчезает.

— Во сколько ты вчера вернулся?

Рыжий поднимает взгляд от своего чая. Пейджи сидит напротив него, слишком увлечённо колотит в чашке тонкой ложкой, как будто на поверхности показывают последнюю серию её любимого сериала, а не воронкой закручиваются мягкие чайные листья. Она слишком… расположенная. Буквально переполнена воодушевлением.

Рыжий отводит взгляд. Рыжего сжирает необъяснимым стыдом. Он смотрит в окно.

— Ты уже спала. Я… просто на автобус опоздал.

— Пешком шёл?

«Давай провожу тебя».

«Только, блядь, попробуй».

— Да, — говорит он мелким каплям слепого дождя, сияющим со стекла на очень ярком утреннем солнце. — Пешком.

— И где вы были? — с улыбкой спрашивает Пейджи, пригубив чай. Она подаётся вперёд и опирается о стол локтями.

— Мы… — Рыжий прочищает горло. Хмурится. Смотрит на свои руки. Потом — на её руки. В лицо. — Я что, на допросе?

— Нет! — она округляет глаза. У неё на лице какая-то дурацкая улыбка, от которой слегка тянет в горле. — Просто интересно, как мой сын проводит время со своими друзьями. Ты так мало рассказываешь.

Рыжий сильнее обхватывает чашку пальцами. Что-то ему подсказывает, что Пейджи будет в куда меньшем восторге, если узнает, как он проводит время со своими… друзьями.

Я подвёл тебя, — думает Рыжий. Каждым своим дебильным поступком продолжаю подводить. Всё равно, что снова и снова начинать игру в «Сапёр» и подрываться на одной и той же мине с упрямством долбаного тупицы.

— Немного засиделись. Я ему пожрать приготовил.

— Гуань, снова? Сколько раз я просила не выражаться?

Рыжий кивает, в лёгкой прострации глядя перед собой. Да-да. Поесть. Приготовил поесть.

— Он безрукий осёл, — говорит негромко, не поднимая взгляд. Как будто обращается к пустоте. Пейджи вздыхает. Смотрит на него, слегка прищурив глаза.

— Ясно.

И тише:

— Пей чай, дорогой. Остынет.

Рыжий облизывает губы и подносит чашку к лицу.

Если бы он был бабой, он бы невольно вспоминал о Хэ Тяне каждый раз, когда красил губы этой их девчачьей сранью. Но Рыжий не баба и невольно вспоминает о нём каждый раз, когда губ касается ободок чашки.

Сигарета.

Язык.

Рыжий вспоминает, как застыл вчера Хэ Тянь. Застыл прямо как тогда. Охренел. Потерялся. На какой-то момент отшатнулся — почти против воли, почти случайно — замер, шокированно вглядываясь в глаза. А потом — словно что-то увидел. Понял. Почувствовал.