Вольное царство. Государь всея Руси

– «Будьте здравы, государи! – стал читать Иван Иванович. – По воле Божией, упредили нас московские доброхоты князя верейского. Вестник-то их из Москвы, почитай, на полсуток ранее нас в Верею пригнал. Мне же надо было от Можая более тридцати верст ехать до Вереи, а от Вереи до литовского рубежа всего тоже тридцать верст. Князь же Оболенский Борис Михайлыч саму малость не настиг беглецов-то. Хоша ему вдоль рубежа скакать еще дальше было, всего токмо на час опоздал он к бою у Протвы. За сие же время верейские, почитай, на десять верст вглубь Литвы угнали. Все же князь Борис Михайлыч, литовские заставы прорвав, верст восемь гнался, а более не мог и воротился. Яз же об измене князя Василья и княгини много всего вызнал. Вызнал много и о Твери, и о Москве, и о братьях твоих, государь. Простите, государи, неудачи наши. Сие не от нерадения нашего, а токмо от воли Божией. Бьем челом вам. Ждем приказа вашего, как нам быти. Слуги ваши князь Борис Оболенский да Иван Товарков».

Окончив читать, Иван Иванович воскликнул:

– Никто ведать о сем не мог, опричь мачехи и слуг ее грецких! Требуя у ней саженье, мы сами ее обо всем известили, а она сей же часец упредила верейских. У них меж Москвой, Вереей и Литвой свой вестовой гон есть.

– Может, и прав ты, Иване, – гневно сказал Иван Васильевич, – но князья верейские дорого мне заплатят за саженье Марьюшки! Возьму яз за собя все вотчины их: Ярославец, Верею и Белоозеро! Не будет на свете более удела верейского!..

Иван Иванович внимательно следил за отцом и, когда тот замолчал, тихо промолвил:

– Яз, государь-батюшка, прав был, говоря тобе о большом и малом гнезде, о ворогах отечества нашего…

– Может, яз и более тобя ведаю, – сурово прервал Иван Васильевич сына. – Да отстранить все зло не так легко, как ты мыслишь.

– А Русь сего требует, – осторожно заметил Иван Иванович. – Ворогов надо казнить беспощадно, и первее – отнять у них все уделы…

– Ох, Иване, Иване, – мягко произнес старый государь. – Все сие мы деять должны с трезвым разумом, дабы пуще не повредить государству. – Помолчав, Иван Васильевич задумчиво добавил: – А может, придется и не одних ворогов казнить, а и многих друзей и родных по крови. Неведомо нам, когда и что от нас государство-то потребует.

Наступил ноябрь – листогной, полузимник, и дни укоротились и потемнели, а солнце даже в полдень не греет. По утрам заморозки, а в садах рдеет рябина, звенят синицы, и на пустырях, среди почерневших лопухов, репейников и прочих сорных трав звонко перекликаются желто-зеленые чижи и пестрые нарядные щеглы.

Давние времена детства и юности мерещатся Ивану Васильевичу, перебивая его размышления о судьбе Руси, и мешают ему.

– Стар становлюсь, – досадливо шепчет он, отходя от окна.

Сегодня он окончательно должен решить дело о вотчине князей верейских так, чтобы другим неповадно было, а вспоминается о том, как отец из плена татарского вместе с князем Михайлом Андреевичем в Москву вернулся. Оба молодые тогда они были: и отец, и дядя. И вдруг Илейка ни с того ни с сего как живой пред глазами встает.

Слегка скрипнув, отворяется дверь, и входит Иван Иванович.

– Не опоздал? – спрашивает он, здороваясь с отцом, и садится рядом с ним за стол, собранный для раннего завтрака.

– Есть еще время до прихода Майко, – ответил старый государь и сам спросил: – Как внук-то?

– Добре, батюшка, и матерь его в добром здравии. А как с Вереей?

– Из Вереи пишет мне Товарков, – ответил государь, – плох стал дядя-то мой. Заболел старик от измены сына, от воровства его перед Русью. Вряд ли долго протянет. Хочу ему на дожитие отнятой у него удел-то оставить, вернуть по докончанью…

– А подпишет он докончанье-то?

– Сам просит. Уважить хочу его покорность и старость. Опричь того, в духовной он весь удел свой мне отказывает. Ну да о сем с Майко подумаем вместе…

Дверь быстро отворилась, и еще на пороге дьяк Майко радостно начал:

– Будьте здравы, государи! Слух добрый пришел из Поля про Курицына!..

– Сказывай скорей! – весело воскликнул Иван Васильевич. – Иди садись и сказывай, от кого слух-то?

– От царевича Данияра, – ответил дьяк. – Слух-то степной. Может, и не все верно. Токмо в степных-то слухах всегда зерно правды бывает. Сказывают татарские казаки, которые, как волки, по всему Полю мечутся и до Крыма доходят…

– А ты, Андрей Федорыч, – прервал дьяка старый государь, – саму весть-то сказывай!

– Бают казаки, у султана-де один московский полоняник в великую честь вошел, и от сего зло степнякам будет. Сей русский боярин, бают они, о заключении мира с Москвой у султана молит, дабы Поле вместе в свои руки взять и торговые пути свои беречь от татарского грабежа.

– Всяк со своей колокольни звонит, – заметил Иван Иванович.

– И по своему разуму, – молвил с усмешкой старый государь. – По слуху-то похоже, что речь идет о Федоре Василиче. Дай Бог ему удачи, ежели верно сие.

– Яз мыслю, – радостно сказал Иван Иванович, – опричь Федора-то, никто того баить не может.

Иван Васильевич улыбнулся и весело проговорил: