Читаем Вольное царство. Государь всея Руси полностью

Владыка Вассиан, а с ним все князья и бояре низко поклонились, коснувшись рукой земли. Земские люди встали на колени.

– Государи великие, – громко заговорил Вассиан, – пришли мы все к вам на всю волю вашу, с покорной главой!..

– Будьте здравы, государи, на многие лета! – прокричали князья, бояре и земские люди.

Вперед выдвинулся князь Михаил Димитриевич Холмский и, опять земно поклонившись, произнес:

– Государи, ото всей Твери и ото всего тверского княжества повестую вам: «Князь наш великий, Михайла Борисыч, все крамолу против Руси ковал, а ныне вот устрашился возмездия Божеского и человеческого, ныне духом изнемог он и бежал в Литву, к королю Казимиру, к ворогу Руси православной. Сим отрекся от великокняжеского стола своего, от вотчины и от нас всех, людей своих. Мы же челом бьем вам, государи. Молим – примите нас со всей тверской землей под руку свою, примите от нас на сем крестоцелование».

Воевода тверской снова земно поклонился, а все земские люди, стоя на коленях, восклицали:

– Примите, государи, крестоцелование наше!

– Хотим под Москву! Под руку государя всея Руси!

– Быть по сему! – громко сказал Иван Васильевич и, благословившись у владыки Вассиана, сел на коня.

Примеру его последовали Иван Иванович и все их придворные.

– Будьте здравы, государи, на многие лета! – радостно кричали тверичи.

Иван Васильевич, глядя на них с коня своего, дал знак к молчанию. Все стихло.

– Днесь же посылаю в град ваш бояр своих Юрья Шестака да Костянтина Малечкина и дьяков своих Василья Далматова, Ромодана Алексеева да Леонтия Алексеева тоже, с крепкой стражей, дабы привести к целованию всех гражан и от ратных обид беречи, дабы вои наши вас не били и не грабили…

– Будьте здравы, государи!.. – еще радостней закричали тверичи. – Будьте…

По знаку государя крики сразу оборвались.

– В пятнадцатый же день сего месяца буду яз в Твери с моим сыном Иваном у Святого Спаса. Там же благословлю его тверским великокняжением, яко внука, родного князю Борису Лександрычу, покойному вашему государю тверскому.

Глава 5

Снова рука папы

В тысяча четыреста восемьдесят шестом году, в конце февраля тихо, без ветра, наползли на Москву снеговые тучи, тяжело громоздясь в небе, вдруг рассыпались белоснежным пухом, и со вчерашнего вот дня, мелькая перед слюдяными окнами, все падают и падают из них пушистые хлопья.

Государь Иван Васильевич в ожидании раннего завтрака задумчиво глядел в окно сквозь скользящую вниз снежную завесу и смутно видел, как пухнут сугробами улицы, как кусты и деревья в садах набухают от снега, как все кругом незаметно меняет свой облик, расплываясь в зыбкой нарастающей белизне. Тишина стоит глубокая, но кругом все непрерывно и неясно двигается, и все вот так же неясно и зыбко в мыслях государя.

Выплывают из каких-то глубин прошлого картины счастья и горя, появляются и исчезают дорогие образы милых и близких сердцу, с кем пережито было так много радостей и горестей жизни…

За завтраком Иван Васильевич был такой же задумчивый и рассеянный, хотя мысли его переменились. Он думает теперь о военном строительстве в Новгороде и Москве, о главных «оплечьях государства», об укреплении Твери и городов вдоль литовских рубежей…

– Не избыть войны с Литвой, – шепчет он, наливая себе в кубок любимого итальянского шипучего «Асти», – не избыть.

Вдруг он вздрагивает от неожиданности. Стремительно вбегает верткий толстяк дьяк Майко, оставляя за собой настежь отворенную дверь.

– Прости, без зова, государь, – восклицает он, все оглядываясь назад. – Прости, государь!

Иван Васильевич с недоумением смотрит в дверь и вот, не веря глазам своим, видит, как, торопясь и, видимо, сильно волнуясь, входит Курицын.

– Государь, государь мой! – вскрикивает Курицын и хочет встать на колени, но Иван Васильевич крепко обнимает его, троекратно лобызает и говорит растроганно:

– Ждал тобя дни и ночи. Понуждал Менглы-Гирея, короля Матвея и воеводу молдавского Стефана на защиту твою…

– Ведаю, государь, – говорит Курицын, целуя руки великого князя, – и за счастье свое благодарю тобя и Бога.

– Семью свою видел?

– Видел. С ночи приехал… – Курицын обрывает свою речь и низко кланяется, касаясь рукой пола. – С Тверью тобя, государь! – радостно говорит он.

Иван Васильевич, вспомнив о Твери, обращается к дьяку Майко:

– Наряди-ка, Андрей Федорыч, сей же часец вестника в Тверь к великому князю Ивану Иванычу. О чем вестника посылать, сам разумеешь. К обеду приходи…

Майко вышел.

– Рад яз! Рад тобе, Федор, – горячо говорит Иван Васильевич. – Ну, садись за стол, выпьем за приезд твой. Потом ты мне все расскажешь, как по ту сторону нас видят, чего хотят, чего боятся, чем грозят. Сказывай токмо наиглавное и тайное, о чем лишь нам с тобой ведать надлежит. О прочем на думе доложишь…

Приказав никого не допускать к себе до самого обеда, Иван Васильевич весело и радостно говорил о военных успехах сына своего Ивана Ивановича, о рождении внука, о присоединении Твери и верейского удела…

– Ну да ты, Федор Василич, еще с сыном моим обо всех делах сиих побаишь. Яз же хочу тобя слушать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза