Вольное царство. Государь всея Руси

– Всякую пакость фрязин-то изделать может, – тонко и злобно задребезжал Козел. – Вон и государю другой фрязин, лекарь, какое зло умыслил… Сына зельем опоил насмерть. Все они жадные, злые и хитрые, собаки поганые! Не лучше греков и татар! Лекарь-то, бают, целое ведро золотом от рымского папы за зло сие сцапал.

– А на что ему золото, коли утре, в сорочины великого князя, главу ссекут? – сурово прогудел Семен Шестопал. – Лекарь-то, хоша и вельми учен, а глупый – сего не уразумел.

Сыновья Семена громко расхохотались, а старший проговорил:

– Знать, оно так: что посеял, то жни.

– Поделом вору и мука, – добавил другой сын Семена. – Токмо, бают, лекарь-то не такой уж дурак; поддержка вишь ему была обещана и защита…

– Верно, – вмешался Козел, – да еще, бают, и на свою хитрость понадеялся: вывернусь, мол, как-нибудь! Бог даст, вывернусь!

– Глупо сие, – сердито пробормотал Семен, – не со всяким так бывает. Многие мыслят: не бойсь, держись за авось – авось вывезет… А кому, быват, и башку ссекут…

Ладейка причалила к «живому» мосту, связанному из плавающих бревен, у Чушковых ворот, возле устья Неглинной, где у Москвы-реки на сваях торговые бани стоят.

Из бань доносились шум, крики и даже пение.

– Ишь мыльни-то еще не запирали, – заметил Козел, – и женки поют. Успеем, чаю, помыться…

– Пошто нам в торговых банях мыться? – возразил степенно Семен Шестопал, – мы люди семейные. У нас на дворе днесь своя мыльня истоплена. Заря же токмо что погасла, время хватит не то что вымыться, а и повечерять успеем…

– А сие и того лучше, – обрадовался Козел, – в чистой семейной баньке омыться, а не в торговых, может, после больных али шелудивых каких…

– Милости просим, Василь Родивоныч, – пригласил Семен, – а тамо поужинаем чем Бог послал да на боковую. Хозяйка на рассвете встанет корову доить и нас побудит. Казнить-то будут недалеко от нашей Новокузнецкой слободы. Рядом, у Спаса на Болвановии, рукой подать от нас, не доходя Большой Пятницкой…

– Спаси Бог тя за ласку, Семен Лексеич, – поблагодарил кузнеца доменщик Козел и, подмигнув, спросил: – Может, бражки какой малая толика подвернется?

– Не бражки, так ино что найдется, может, и покрепче бражки…

Отслушав у Благовещенья двадцать первого апреля заупокойную обедню и панихиду в «сорочины» любимого своего сына Ивана Ивановича, государь, взяв с собой внука Димитрия, выехал в колымаге в Мячкино к старому своему другу, боярину Федору Ивановичу Мячкову, бывшему конюшенному и казначею покойной Марии Ярославны.

Из храма государь прямо прошел через свои хоромы вместе с внуком и, спустившись с красного крыльца, подошел к своей колымаге, окруженной конниками во главе с Саввушкой, поднял на руки Митю и посадил его, ласково говоря:

– Хочешь со мной поехать в Мячкино? Помнишь, где у старого боярина клеток много с чижами и щеглятами?

– Какой боярин? Который мне щегла подарить посулил? – спросил Митя.

– Он самый. И щегла уж, наверно, приготовил. Тот раз мы к нему верхами ездили, а теперь в колымаге, и клетку привезти удобно, – ответил старый государь.

– А он, боярин-то, и корма мне для щегла даст? – опять спросил Митя.

Государь улыбнулся:

– Вестимо, даст. Как же без корма птицу доржать. Он, боярин-то, все знает. Он и клетку даст.

– Ну тогда, дедушка, едем борзо, – заторопил внук, – едем, едем.

Государь уселся рядом с внуком и крикнул:

– Трогай!

Дни стояли весенние. Как за город выехали, так и стало видать, что весна уже полным ходом идет. Ведь грачи давно прилетели, а за ними – скворцы. Иван Васильевич, оглядев подмосковные просторы, толкнул слегка локтем внука:

– Слышишь, как жаворонки в небе заливаются? Хлебные птички! Где поля, тут и поют с утра до вечера.

Митенька ответил не сразу. Послушал, взглянул на небо и сказал:

– А хорошо поют. Не хуже щеглов. А жаворонки есть у мячковского дедушки?

Государь улыбнулся:

– Сии птички, Митенька, вольные. В клетках их не держат. Ты вон сей часец глядел на небо, видел их там?

– Видел. Высоко летают они. Прямо в небе летают, дедушка!..

– А они, Митенька, – продолжал государь, – и поют лишь, когда летают. Где же такую клетку найти, чтобы в ней так высоко летать можно было? Ты уж тут их, в полях, слушай… А в Мячкине других птичек послушаем. Старик-то любитель птичьего пения. Думаю, теперь ждет не дождется, когда соловьи прилетят. Поди, муравьиные яйца им впрок на корм дворовым мальчишкам уже велел собирать.

Иван Васильевич замолчал и задумался. Колымага ехала по широкому тележнику к селу Заозерье, откуда начинается проселок на Мячкино.

С лугов потягивало весенней свежестью. И многое в мыслях государя как-то само собой связывалось с Мячкиным того давнего времени, когда он с братом Юрием еще подростками ездили сюда зайцев травить. Тогда у боярина Мячкова добрая псовая охота была.

В Мячкине звонили уже к вечерне, когда колымага остановилась у крыльца боярских хором, и сам старый боярин Федор Иванович отворил дверцы колымаги. Увидев заснувшего семилетнего внука государя, он взял его бережно на руки и передал Саввушке, сказав:

– Отнеси к моей боярыне.