Вольное царство. Государь всея Руси

Девочки потянулись к отцу, а Софья Фоминична невольно воскликнула:

– Ti krima![77]

Заметив, что великий князь не понял по-гречески, повторила то же по-итальянски:

– Che peccato!

Иван Васильевич на этот раз понял и ответил:

– Ништо не подеешь – по княжим делам надобно. И то добре, что не на рать еду, а миром. В гости на малое время. Не бойся. Матерь моя при тобе будет.

Софья Фоминична поняла и, улыбаясь, сказала:

– Хоросо, а то мне страх…

Великий князь поднял на руки свою любимую старшую дочку и, повернув ее лицом к матери, радостно воскликнул:

– Гляди, как красна моя милая доченька!

– Non la capisko![78] – с огорчением ответила Софья Фоминична.

Иван Васильевич озорно улыбнулся и решился сказать по-итальянски:

– Mia cara figlia a molto bella![79]

Софья Фоминична рассмеялась и, захлопав в ладоши, крикнула:

– Bravo, mio sovrano, bravo![80]

Государь, тоже смеясь, опустив девочку на пол и благословив ее и младшую, подошел снова к великой княгине. Перекрестив друг друга, супруги троекратно поцеловались.

Выходя из трапезной, Иван Васильевич сказал жене:

– Буду тобе и матери часто слать гонцов и вестников.

Выступив из Москвы в первом часу пополудни, поезд государев ехал медленно. Дорога была очень разъезжена: много обозов с новым зерном в верхние земли прошло, да и дожди, как на грех, зарядили надолго. Только к концу дня, когда уж подъезжали к селу Мячкину, прояснило, и осеннее солнце, огромное и красное перед закатом, глянуло из-за туч и осветило багровым светом весь огромный поезд великого князя.

Иван Васильевич вылез из своей повозки и сел на походного коня. Увидев его, и воеводы сели на коней и стали подъезжать к государю. Стали судить и рядить о погоде и по разным приметам решили, что завтра дождя не будет, а будет сильный ветер, от которого дорога за ночь и утро успеет немного провянуть, а днем-то и более того.

Выслушав всех, Иван Васильевич сказал с веселой усмешкой:

– Ин заночуем здесь: ведь не ратью идем, а миром. Да и людей и коней кормить и поить – измаялись вельми в грязи и сырости.

Опять ехал Иван Васильевич, сопровождаемый воеводами, по длинной улице села Мячкина к знакомым хоромам Федора Ивановича, казначея и конюшенного Марьи Ярославны.

Выслушав здесь, уже при свечах, краткие донесения воевод о сделанном переходе, государь отпустил всех. Быстро поужинал и велел Саввушке убрать все, кроме сулеи с заморским вином, и подать ларец с картой всей Руси и всех чужих земель, которые по соседству с ней.

Оставшись один, великий князь разложил на столе карту и ближе к ней придвинул свечи. Хотел он не спеша обдумать еще раз намеченные пути для полков своих, но мысли пошли шире и глубже. Ясней и ясней становилось ему, что у всего сущего в государстве есть свои пути. Своего хотят князья, своего хотят бояре, своего хотят купцы, смерды, крестьяне, сиречь сироты, холопы и черные люди. И все они идут по своим путям и к своей судьбе. Так же и все княжества и все царства идут, куда их события влекут неизбежно.

– И куды влекут, – сказал вполголоса государь, – непременно понять надобно. Не поймешь – пуще все развалишь.

Иван Васильевич снова задумался, окидывая взором на карте все земли новгородские и рубежи их. Понимал он, что ни победы московские на ратных полях, ни даже уничтожение веча и господы не покорят еще Новгорода. Нужно самые корни государства этого вырвать…

– И яз иду правым путем, – подвел итог своим мыслям великий князь, – надо поимать земли Святой Софии, вотчины великих бояр новгородских и все монастырские! Бояр же, господу всю, а там и многих житьих и купцов из Новагорода вывести с семействами в Рязань, Муром, Вологду, Пермь, Вятку и иные места. Земли же их на поместья разбить да московским дворянам раздать.

Иван Васильевич мысленно видел ход этих предстоящих событий, и думы его невольно обратились к тем живым людям, с которыми предстоит бороться ему.

– Борьба сия не на живот, а на смерть, – прошептал он и, вспомнив о непримиримости врагов своих, достал из ларца, где хранилась у него карта Руси, список имен.

Составлен был этот список дьяками Бородатым и Курицыным при помощи главных доброхотов московских в Новгороде: братьев Пенковых, вечевого дьяка Захария Овина, вечевого подвойского Назария, игумена Николо-Белого монастыря отца Сидора и купца новгородского Ивана Семеновича Серапионова.

В этом списке указано, где опора всех иноземных врагов в Новгороде: Ганзы немецкой, Казимира, короля польского и великого князя литовского, и Ахмата, хана ордынского. Опора эта велика и сильна: Господа новгородская, во главе которой сам архиепископ владыка Феофил, а также посадник степенный Короб Яков и степенный же тысяцкий Василий Максимов, боярство великое со всеми старыми посадниками и тысяцкими, купцы с их ратными дружинами, а также житьи и черные люди, которые от них зависят.

– Вот оно, осиное-то гнездо, – молвил с усмешкой Иван Васильевич вслух, – а другое – у меня на Москве…