Толпа оставила Овинова и бросилась искать Василия Никифоровича Пенкова. Овинов скрылся, а через некоторое время с бранью и побоями приволокли к степени Василия Пенкова и, поставив лицом пред всеми, закричали:
– Ты – переветник! Ты был у великого князя! Ты человал ему крест на нас!
Пенков же, собрав все свои силы, закричал громко:
– Человал яз крест великому князю, дабы служить ему правдой и добра хотеть! На государя же, на Великий Новгород, ни на вас, ни на господу свою и братию не целовал!.. Оговор сие…
Но пьяный бродяга какой-то, взмахнув топором, рассек ему голову. С ревом подскочили другие и, размахивая топорами, изрубили его в мелкие куски.
Вспомнили тут, что и Овинов на Москве был у великого князя, толпой бросились искать его, а оставшиеся, сгрудившись около самой степени, избивали московских доброхотов и кричали:
– По старине всему быть! Лучше Литве поддадимся!..
Некоторые же явно и дерзко кричали:
– Да живет король Казимир!..
Послы, видя такое безрядье великое, мятеж убийства и грабежи, дали знак страже своей. Московские конники по примеру начальника своего Акима Ипатовича, блеснув обнаженными саблями, стройно развернулись и лавой направились к степени, стоящей посередине площади. Никто не посмел заступить им дороги, очищая место. Очутившись у помоста, конники обернулись лицом к толпе, образуя ход, по которому стремянные подвели коней воеводам и дьяку к самой степени.
Сев на коней, послы в сопровождении стражи спокойно поехали к себе на Городище, где стояли у наместника великого князя.
Безрядье, убийства и грабежи продолжались по всему Новгороду. Убийцы настигли и убили Захария Овинова с братом его Кузьмою на владычном дворе, убили еще некоторых доброхотов московских, а у тех, которых не нашли, дворы разграбили. Многие из сторонников Москвы – бояре, житьи и прочие – разбежались, а иных из них настигли и, схватив, посадили в темницы. Послам же московским и страже их никто из народа никакого зла не сделал: одни не хотели, другие не смели.
Господа чтила послов, но долго не давала ответа, ибо дьяк Далматов по наказу государеву требовал ответ писанный, чтобы всякая измена новгородская вошла бы в изборник новгородских провинностей.
Наконец послов отпустили именем веча с такой грамотой, обращенной к обоим великим князьям. Главное из нее прочел дьяк Далматов обоим воеводам:
– «Вам, господам своим, челом бьем, а государями вас не зовем; а суд вашим наместникам на Городище по старине; а вашему суду великих князей и ваших тиунов у нас не быть. Дворища Ярославля вам не даем. На чем на Коростыни мир кончали, по тому докончанию хотим с вами и жить…»
Старый воевода князь Федор Давыдович, выслушав это, покачал головой и со вздохом сказал:
– Сами собе смерть подписали…
Только июля тринадцатого послы государевы воротились в Москву и привезли с собой ответную грамоту господы новгородской.
Иван Васильевич, хотя давно уж знал все о делах новгородских от наместников своих и бежавших доброхотов московских, был весьма рад этой грамоте. Передавая ее дьяку Курицыну, Иван Васильевич сказал:
– Пусть дьяк Гусев переписать велит грамоту для изборника о воровстве новгородском. Моим судом судились, государем звали, а тут от всего отрекаются…
На другой день после этой беседы, когда грамота была переписана, дьяк Курицын за ранним завтраком снова принес ее государю. Великий князь повелел Саввушке немедля заложить колымагу.
– Поедем мы с Федор Василичем к митрополиту, – сказал он, – и ты с нами, взяв малую стражу.
Владыка Геронтий встретил государя у красного крыльца в сопровождении духовных чинов, которые при митрополичьем дворе служат ему.
Приняв благословение от митрополита, государь и дьяк Курицын поднялись в переднюю владыки. После краткой молитвы Иван Васильевич сел на государево место и сразу начал беседу о деле.
– Отец мой и богомолец, – обратился он к владыке, – новгородцы крамолу куют, как перед Шелонью, мятежи зачали и под короля Казимира идти хотят. От всего, в чем крест целовали, отрицаются, а на нас лжу положили и всякое бесчестье…
Митрополит Геронтий, пораженный словами государя, крестился и говорил скорбно:
– Аще кого Господь наказать хощет, лишит первей всего разума. Сии же бесы богоотступники совсем без разума стали.
– Отче святый, – продолжал Иван Васильевич, – прочти сию дерзкую грамоту.
Митрополит взял новгородскую грамоту из рук Курицына и, читая ее, восклицал:
– Воровство у них на уме, воровство!.. Не токмо в словах своих отрицаются, а и в том, что было! В судах твоих, государь, отрицаются. К Литве захотели, а Рым к ним руку тянет через короля Казимира.
Сокрушенно качая головой, владыка Геронтий возвратил грамоту дьяку Курицыну.