Собирая с келейницей стол, Елена обменивается с женихом понимающими улыбками. Перехватывая случайно их улыбки, улыбается весело и бабка:
– А ты, Иване, блюди обычай-то жениховский. Меньше гляди на невесту…
– Все сие темное суеверие, бабунька… – пробует возразить Иван Иванович.
– Суеверие ли сие али нет, а токмо народ-то осуждает за такие вольности.
– А яз мыслю, бабунька, тяжко ей все в келье сидеть без вольного воздуха.
– Пошто без воздуха? – перебила внука старая государыня. – Чай, у нас и кони есть, и возок есть, и свой кологрив. Оленушка после раннего завтрака всегда к Воробьевым горам погулять ездит.
– Яз вот и утре поеду, – вспыхнув, добавила Елена Стефановна и жалобно взглянула на Марью Ярославну, а та, будто ничего не понимая, сказала с простодушной улыбкой:
– Поезжай к бору близ моего Воробьева, токмо к обеду не запаздывай.
В старом бору, среди сугробов, по лесным просекам и тропкам, у подножий могучих сосен и елей, накрытых тяжелыми снеговыми шапками, слышен то резкий сорочий крик, то звонкое карканье ворона, пролетающего иногда где-то высоко над снежными вершинами. Оленушка после завтрака должна приехать сюда в монастырской тапкане Марьи Ярославны. Иван Иванович нетерпеливо ждет ее, спешившись у опушки и отдав коня стремянному Никите Растопчину.
Прикрывая глаза от солнца, молодой государь жадно глядит на снежную дорогу. Время, как нарочно, тянется нестерпимо долго. Но вот показались лошади. Справа, на передней из них, сидит сухонький маленький старичок, монастырский кологрив Потапыч. Вот тапкана старой княгини. Ивану Ивановичу хочется бежать им навстречу, как мальчику, но он стоит неподвижно и важно, только лицо его все сияет и расплывается в счастливой улыбке.
Тапкана останавливается. Молодой государь поспешно подходит к отворившейся дверке и видит такое же сияющее лицо своей Оленушки. Подав ей руку, он помогает выйти из тапканы.
– Здравствуй, солнышко мое ясное, – говорит он вполголоса.
– Здравствуй, мой Иван-царевич, – отвечает она нежно и ласково, и они, взявшись за руки и слегка пожимая друг другу пальцы, нарочито спокойно и неторопливо идут по первой лесной тропке в бор.
Неведомо кем проложенная, тропка эта змейкой вьется вокруг снежных сугробов между лесными великанами. Жених и невеста молчат и переглядываются, как счастливые заговорщики. Сделав два-три поворота, они оглядываются назад, на лесную опушку, но ее уже не видно. Не видно и возка и никого из людей. Почти бегом проходят они еще крутой поворот.
– Лебедь моя чистая, – шепчет Иван Иванович, и, прижавшись плечом к плечу, они тихо бредут по скрипучей снежной тропинке.
Весь мир, кажется им, существует только для них, и только они двое во всем мире.
– Крунк, крунк! – звонко кричит ворон, пролетая где-то в высоте, там, где сквозь вершины сияют голубые окна в небе.
– Мы в сказке, Иван-царевич, – шепчет Елена.
– Истинно в сказке, – отвечает Иван Иванович, – в нашей сказке, моя Василиса прекрасная…
И вдруг лицо его темнеет.
– Что с тобой, Иванушка? – слабо вскрикивает Елена.
– Есть в сказках, – тихо отвечает юный государь, – Иван-царевичи, Василисы прекрасные, но есть и злые мачехи и ведьмы…
Дрогнули губы Елены, заволновалась она, но потом взглянула жениху прямо в глаза и твердо промолвила:
– Твоя Василиса будет всегда с тобой, беречь и спасать будет своего Ивана-царевича…
Голос ее оборвался, и, теснее прижавшись друг к другу, они некоторое время шли молча.
– У тобя ведь тоже мачеха, – тихо сказал Иван Иванович, – и ты добре разумеешь меня.
Елена тяжело вздохнула.
– Горько мне, Иванушка, – шепнула она, – не можно мне забыть покойную мамуню мою.
Они долго гуляли по тропинкам бора, и поведал Иван Иванович Елене Стефановне обо всех коварных и злобных замыслах мачехи, о разговорах со старым государем, о греках и итальянцах, которые на услугах у Софьи Фоминичны, и о многом другом…
Выходя к опушке из бора, они были немного грустны, но оба чувствовали, что стали ближе друг другу, родней и дороже.
Приближались уж рождественские праздники, а вместе с тем увеличивалась и суматоха приготовлений к свадьбе наследника и соправителя государева, великого князя Ивана Ивановича.
– Свадьбу играть наметили, Оленушка, вборзе после Рождества, – говорил молодой государь своей невесте, снова повстречавшись с ней у Воробьевых гор. – Токмо сие, наверно, замедлят, ибо сборы у нас всегда долги и мешкотны бывают.
– Хочу, Иванушка, скорей с тобой вместе быть среди верных слуг наших, подальше от всякого зла.