Волны Русского океана

– По закону, господа, вы все — государственные преступники, ибо замышляли революцию, — говорил Александр Христофорович, стоя на невысоком деревянном помосте, огражденном перилами. — Революции же, как известно, несут с собой прежде всего разрушение государства, а вместе с тем — кровь и смерть многих и многих невинных людей. В революции сосредоточивается все зло, ибо революция прежде всего восстает против Бога, а в Боге, как известно, сокрыта вся доброта мира. Христос сказал: «Никто не добр, кроме одного Бога». А доброта Его заключается в долготерпении, прощении грешников и милосердии к падшим. Поэтому, следуя сердцем и душою Божьим установлениям, наш всемилостивейший государь решил дать всем злоумышленникам возможность усердным трудом на благо Отечества искупить свою тяжкую вину перед государством Российским и народом Российским…

Генерал был при полном параде, из-под распахнутой шинели с бобровым воротником высверкивали звезды и кресты орденов, полученные, кстати, за реальные боевые заслуги. Не менее блистательно выглядели за его спиной военный генерал-губернатор Санкт-Петербурга Милорадович, военный министр Татищев и даже седовласый глава морского ведомства (среди заговорщиков было немало моряков) адмирал де Траверсе. Однако парадность эта казалась неуместной и почти издевательской в сравнении с серой от арестантских бушлатов толпой бывших офицеров, многие из которых еще не так давно тоже красовались в армейских мундирах и флотских сюртуках с такими же, или почти такими, звездами и крестами.

Присутствовавший на церемонии Сперанский кутался в цивильную шубу и, сердцем воспринимая этот контраст, чувствовал себя весьма неуютно.

А Бенкендорф тем временем повысил голос:

– Но служить на благо Отечества вы будете не в России, а в автономных провинциях империи — на Аляске, Русских Гавайях и в Русской Калифорнии. Там остро не хватает образованных людей, и там вы сможете показать жизнеспособность своих идей, тех самых, что изложены в «Русской правде» господина Пестеля и «Конституции» господина Муравьева. А потом Правительствующий Сенат и Государственный совет во главе с Его Императорским Величеством рассмотрят результаты и решат, годятся ли они в употреблени в империи.

В речи генерала возникла пауза, и Сперанский не преминул вставить свое слово.

– Александр Христофорович, — вполголоса сказал он, — они уже не арестанты, им бы переодеться…

Бенкендорф кивнул, не поворачивая головы, и, как бы передохнув, продолжил в прежнем духе:

– Сейчас, господа, вы будете отпущены под роспись по домам. Неделя вам на отдых, после чего явитесь во всем своем на сборный пункт в указанное в ведомости время полностью готовыми к дальней дороге.

Ни Пестель, ни остальные близкие ему декабристы — как с чьей-то легкой руки стали называть не только арестованных в декабре, но и всех участников тайных обществ, Северного и Южного, — не верили, что дело о заговоре завершилось так просто. Искали подвох. Предполагали, что о прощении заговорщиков оповестили через газеты лишь в целях успокоения общества, а на самом деле их увезут в страшные нерчинские рудники и прикуют к тачкам. При движении каравана со дня на день ожидали появления усиленной стражи и телег с кандалами… Однако ничего не случалось. Наоборот, в больших сибирских селах их размещали в богатых избах и угощали обильными обедами. Хозяева охотно рассказывали о послаблениях в налогах, о справедливых ценах на закупки зерна и мяса, показывали ухоженный скот и славили государя за то, что дал наместной власти такое право — самой устанавливать, что годится для хорошей жизни крестьян, а что вредно и нежелательно.

Декабристам все яснее становилось, что они совершенно не знали жизни народной, вернее, знали лишь до Урала, и не представляли, что творится в автономиях. Что же нас ждет в Америке? — думал Пестель.

И вот они погрузились на пароход, чтобы плыть в эту самую Русскую Америку. Поскольку пассажирские каюты преступникам, пусть и прощенным, не полагались, разместились в отсеках трюма: кто постарше — в натянутых между переборками гамаках, кто помоложе — на рундуках или просто на полу, на тюфяках, набитых сухими водорослями. Пестеля капитан пригласил в свою каюту — у него было место на диване. Павел Иванович попытался отказаться — мол, должен быть рядом с товарищами, — однако Филипп Артамонович Кашеваров (так звали капитана) сказал, что ему просто хочется побеседовать со столь необыкновенным человеком и, может быть, что-то подсказать на будущую жизнь.

– Я ведь с тринадцати лет в Америке, — просто сказал он. — Много чего повидал, много чему научился.

– Не отказывайтесь, Павел Иванович, — посоветовал Сергей Муравьев-Апостол. — В новой жизни все пригодится.

И Пестель с облегчением согласился.