Волны Русского океана

Перед самым отплытием случилась заминка: какая-то пассажирка вздумала вернуться на берег. Никто бы этому не придал особого значения — мало ли что могло подействовать на ее решение, — если бы не одно обстоятельство. Пассажирка, стройная молодая дама, возможно, даже девица, оказалась весьма капризной: ни одна из шести предложенных ей на выбор пассажирских кают ее не устраивала. Помощник капитана, 17-летний гардемарин, занимавшийся распределением помещений, в конце концов не выдержал:

– Как же вы, мадам, собираетесь жить в Русаме: там ведь удобств маловато?

– Во-первых, я еще не замужем, то есть мадемуазель, — с легким налетом высокомерия ответствовала пассажирка. — Во-вторых, удобства удобствам — рознь. В одном месте меня не устраивает туалет…

– То есть ваш внешний вид, — саркастически уточнил гардемарин.

– То есть отхожее место. Так теперь его называют на цивилизованном Западе, — столь же саркастически парировала мадемуазель. — В другой каюте вид из иллюминатора заслоняют какие-то стойки…

– А здесь-то чем плохо?! И отхожее место, и вид — все в лучшем виде!

– А машина за стенкой? Впрочем, ладно… По соседству с машиной — даже интересно. А то эти лошади, олени надоели до смерти!

– Ну, слава богу! — облегченно выдохнул помощник капитана. — Располагайтесь, сударыня, и постарайтесь не отлучаться: отплытие через два часа, а мне еще остальных надо разместить. Позвольте вашу карточку, я вставлю ее в рамку на двери.

Пассажирка порылась в ридикюле и подала картонный прямоугольник.

– «Ксения Михайловна Филиппова, баронесса», — вслух прочитал гардемарин и, не удержавшись, присвистнул: — Кого же вы осчастливите в Русаме, госпожа Филиппова?

– Вам бы не помешала толика деликатности, господин… Вы, кстати, не соизволили представиться…

– Гардемарин Алексей Тараканов, — поклонился юноша. — И прошу покорнейше простить мою нескромность.

– Хорошо, хорошо, — кивнула баронесса, как-то странно вглядываясь в лицо молодого моряка яркими карими глазами. — Вы случайно не родственник знаменитого Тимофея Тараканова?

– Я его старший сын, — снова наклонил голову Алексей. — Только чем же знаменит мой отец?

– Ну, если о нем знаю даже я, значит, знаменит, — улыбнулась баронесса. — Думаю, вы тоже будете знамениты.

– Надеюсь, — покраснел юноша. — Мне шаман племени мака Вэмигванид предсказал счастливую военную карьеру. Правда, не на море, а на суше, но это даже к лучшему: я наше море не люблю.

– Это уж как судьба повернется, — философски заметила баронесса. — Благодарю за каюту.

Гардемарин понял, что его выпроваживают, поклонился и вышел.

И вот за несколько минут до отчаливания, когда матросы уже собрались убирать сходни, по железной палубе простучали каблучки, и с криком:

– Stop the World — I want to get off[31]. — На охотский причал спрыгнула баронесса с саквояжем в руках.

Декабристы, столпившиеся у борта, даже не подумали ей помешать — наоборот, охотно расступились, как бы поощряя стремление женщины вырваться на свободу. И матросы, отдававшие швартовы, оставили на время свое занятие: столь необычно было поведение явно небедной пассажирки.

– Она что, сбрендила? — набивая трубку табаком, поинтересовался капитан у своего юного помощника, глядя с мостика, как баронесса довольно неуклюже взбирается по скользким ступеням деревянной лестницы, ведущей к домику портовой команды.

– Да нет, при мне не пила.

– Чего не пила? — Капитан разжег трубку и затянулся.

– Бренди не пила. Вы же сказали: «сбрендила».

Кашеваров захохотал так, что захлебнулся дымом, закашлялся, еле отдышался.

– Сбрендила, малыш, значит, свихнулась, спятила…

– Я верну ее! — рванулся юный помощник, но капитан удержал его за рукав форменной куртки:

– Не стоит, малыш, это ее право. А для нас даже лучше: баба на борту может принести беду. Ушла, и Бог с ней.

Глава 26

Время то же

Погода на Охотском море стояла хорошая, до осенних штормов было еще около месяца. Пароход бодро шлепал плицами больших колес по обоим бортам, то взбираясь на пологие волны, то скатываясь в долины между ними; высокая труба попыхивала угольным дымом. На двух мачтах было и парусное оснащение, но при встречном ветре его не использовали.

Кашеваров пригласил Пестеля на мостик. Они стояли плечом к плечу — седобородый поджарый моряк в черном сюртуке и черной фуражке с лакированным козырьком, круто нависшим над густыми бровями и толстым обветренным носом, и невысокий крепыш в серой шинели и треуголке, нервное лицо его чем-то неуловимо напоминало известного по портретам Наполеона Бонапарта.

Кашеваров курил трубку с прямым мундштуком, Пестель — тонкую сигариллу.

Молчали.

Капитан подошел к рулевому проверить курс по компасу, удовлетворенно кивнул и, похлопав матроса по плечу, вернулся к Пестелю.

– Мой старший сын Александр тоже готов был выйти на Сенатскую, — пыхнув ароматным дымком, негромко сказал он.

– Сколько ему? — спросил Пестель.