К своему ужасу и изумлению, Анжела почувствовала, как от этого жеста дрогнуло ее сердце. Волна желания вдруг затопила ее. Она задрожала и опустила глаза. Наверное, Фил Боргес знал, что говорил, когда упоминал о сильном влечении, со страхом подумала она. Это было унизительно.
Хриплым, неузнаваемым голосом она произнесла:
— А пока что я постараюсь пореже попадаться вам на глаза.
Он оглянулся на нее. В его глазах мелькнули искорки веселья. Она ненавидела этот его циничный взгляд.
— Что ж, попробуйте.
Но прежде чем она успела потребовать объяснений, он убежал. Его башмаки торопливо простучали по каменному полу. Анжела осталась, глядя ему вслед со смешанным чувством гнева и трепета. Затем медленно последовала за ним в дом.
В этот день она его больше не видела. Ей не было нужды стараться не попадаться ему на глаза. Как сказала Анна, сеньор уехал на плантацию оценивать ущерб и искать людей, изгнанных наводнением из своих домов.
В течение всего дня они стекались на фазенду, грязные, несчастные, напуганные и истощенные. Анна поддерживала кухню в постоянной готовности, и Анжела предложила ей свою помощь, видя, что та буквально валится с ног от усталости. Поток беженцев не иссякал.
— Сегодня ночью будет еще хуже, — сказала Анна, глянув в окно на серо-стальные тучи.
Сердце у Анжелы упало.
— Откуда вы знаете?
— Я не знаю, — честно сказала Анна. — Но так написано в последней записке сеньора.
Она показала на пару вновь прибывших, съежившихся в своих одеялах над мисками с фейжоадой.
— Ее принесли братья Монтейро. Сеньор собирается отправиться в бухту Галисия посмотреть, не осталось ли там пострадавших. Он вряд ли сегодня вернется.
Анжела вздрогнула. Сама она ни за что не отправилась бы снова в эту штормовую пустыню. Безусловно, Фил Боргес — храбрый человек. В эту жуткую погоду он находится где-то вне дома, пытается спасти жизни людей, которых едва ли знает. Так же, как спас и ее. Это сильно мешало ненавидеть его, как следовало бы. Она снова вздрогнула.
Анна посмотрела на нее с добротой и сочувствием.
— С ним ничего не случится, с сеньором. Он проделывал это много раз, — сказала она, неверно истолковав выражение лица Анжелы. — Его всегда зовут, когда люди теряются в лесу. Он сумеет о себе позаботиться.
— В этом я не сомневаюсь, — бросила Анжела. — В жизни еще не встречала столь самонадеянного человека. Самонадеянного, циничного и с куском льда вместо сердца.
Анна подняла глаза к потолку.
— Г-м-м… — уклончиво произнесла она. — Так вот, поскольку о его возвращении не было речи, обед — полностью на ваше усмотрение. Когда прикажете подавать?
Анжела отвергла самую мысль об обеде. Она делала все, что могла, для беженцев. Когда же стало ясно, что она настолько нервничает, что от ее помощи получается больше вреда, чем пользы, она ушла из кухни и отправилась бродить по главному зданию, заглядывая в пустые комнаты, доставая книги с полок, не в силах успокоиться.
Наконец она вернулась в свою комнату. Конечно, заснуть не удастся, но можно хотя бы поиграть с котенком, думала она. Она уступила ему свою постель для дневного отдыха.
Однако, войдя в комнату, она увидела на прикроватном столике белый конверт. Сердце у нее остановилось. Мог ли Фил Боргес написать ей? Сожалел ли он о своей грубости? Или хотел выразить что-то такое, что не мог сказать в лицо?
Мысль была странно тревожной. Анжела дотронулась до конверта так, словно это была спящая анаконда. Котенок поднял голову и сонно взглянул на нее.
Девушка взяла конверт в руки и осмотрела его. Он был надписан аккуратным, чуть старомодным почерком, который — Анжела была почти уверена — не мог принадлежать нетерпеливому, резкому Филу Боргесу. С одной стороны, это успокаивало, С другой — разочаровывало. Недовольная собственной противоречивой реакцией, Анжела быстро вскрыла конверт.
Она сразу взглянула на подпись. Письмо было от Регины Вернер. Она нахмурилась.
Анжела насмешливо фыркнула. Итак, Регина тоже предупреждает ее. Интересно, что бы подумала миссионерша, если бы узнала, что первым пришло предупреждение Фила Боргеса, и было очень красочно иллюстрировано.
Она перевернула письмо Регины. Почерк стал острее, четче, словно писавший тщательно взвешивал каждое слово.