Волны

На улицѣ спѣшные шаги; потомъ порывистый стукъ въ дверь, куда раньше ушелъ Ларцевъ.

Маргарита Николаевна. Кто тамъ? Войдите.

Берта за сценою. Маргарита Николаевна, это я, Берта. Выйдите, голубушка, на минутку.

Маргарита Николаевна. Входите, входите. Что за пустяки?

Берта и Кистяковъ входятъ.

Мы здѣсь съ Дмитріемъ Владимировичемъ сумерничаемъ, философствуемъ. У насъ секретовъ нѣтъ.

Берта. Да, y меня-то къ вамъ есть. Нѣтъ, голубчикъ, сдѣлайте милость выйдемъ на минуточку; я нарочно бѣжала съ вокзала во весь духъ, впередъ всѣхъ, чтобы предупредить…

Быстро уводить ее въ дверь, возлѣ Ларцевской лѣстницы налѣво.

Кистяковъ. Сумерничать пріятно, но бываютъ случаи, когда благоразумнѣе отворить двери настежь (исполняетъ) и пустить электричество во всю (исполняетъ).

Лештуковъ. Что случилось? На Бертѣ Ивановнѣ лица нѣтъ.

Кистяковъ. Не знаю, съ чего она всполошилась? Бабы норовятъ выростить сенсацію изъ всякихъ пустяковъ. Ничего особеннаго. Къ Маргаритѣ Николаевнѣ мужъ пріѣхалъ.

Лештуковъ. Къ Маргаритѣ Николаевнѣ? Мужъ? Какой мужъ?

Кистяковъ. Да ужъ не знаю, какой, А надо полагать, что самый законный. Петербургская штучка. Цилиндръ, вещи дорожныя брезентовыя: знатный иностранецъ, одно слово.

Лештуковъ. Откуда вы узнали?

Кистяковъ. На вокзалъ за газетами ходили къ вечернему «диретто». Услыхалъ, что мы говоримъ по-русски, – самъ представился. Леманъ и Амальхенъ ведутъ его сюда.

Маргарита Николаевна (входитъ). Слышали новость? я едва вѣрю… Куда же вы? Кистяковъ, не уходите…

Лештукову быстро и тихо.

Ради Бога, возьмите себя въ руки.

Кистяковъ отходить въ глубину сцены и держится тамъ.

Лештуковъ. Но позвольте…

Маргарита Николаевна. Вотъ, вотъ, вы уже начинаете. Я васъ прошу, я васъ умоляю, я приказываю вамъ, наконецъ. Помните: я васъ сейчасъ страшно люблю. Но если вы вызовете скандалъ, я васъ возненавижу.

Лештуковъ, совершенно сбитый съ толку, изумленно смотритъ на нее, вытирая лобъ платкомъ.

Маргарита Николаевна (подозрительно оглядывается, на дверь и электричество). Ахъ, это вотъ умно… Кистяковъ, вы что тамъ y дверей? Не смѣйте уходить…

Кистяковъ. Да я и не думалъ. Я природу созерцаю.

Маргарита Николаевна (Лештукову). Ну, милый, хороши! ну, обѣщай мнѣ, что ты будешь умницей. Держись со мною какъ при всѣхъ, добрымъ другомъ, пожалуй, даже съ маленькой фамильярностью. Это ничего… y меня въ жизни всегда былъ какой-нибудь другъ на такой ногѣ: онъ къ этому привыкъ…

Лештуковъ хотѣлъ злобно засмѣяться и не можетъ. Она смотритъ на него выжидательно.

Лештуковъ. Онъ такъ привыкъ? Привыкъ къ друзьямъ, при васъ состоящимъ? Ну, что же? Такъ и будемъ поступать, какъ привыкъ вашъ супругъ – будемъ состоять. Ха-ха-ха!

Порывисто уходитъ къ себѣ въ кабинетъ.

Маргарита Николаевна. Въ самомъ дѣлѣ, какъ это я… неловко!.. Вотъ всегда я такъ-то, сама не замѣчу, какъ обижу… А они сердятся.

Входить Леманъ, Амалія, Рехтбергъ. Факкино несетъ чемоданъ, сакъ и руло съ платьемъ, принятъ которые выбѣгаютъ двѣ, горничныя и Берта. Послѣдняя даетъ факкино деньги. Тотъ киваетъ головою и уходить, подбрасывая монету на ладони.

Рехтбергъ. Здорова? Весела?

Маргарита Николаевна. Конечно. Но откуда ты? какими судьбами?

Рехтбергъ. Взялъ отпускъ на двадцать восемь дней, вздумалъ сдѣлать турнэ по Европѣ и свалился – хе-хе-хе – какъ снѣгъ на голову!

Маргарита Николаевна. Вотъ, милый! Но отчего не телеграфировалъ?

Рехтбергъ. Говорю тебѣ: какъ снѣгъ на голову.

Маргарита Николаевна. Мы встрѣтили бы тебя всею нашею компаніей.

Рехтбергъ. Счастливый случай, и безъ того, помогъ мнѣ познакомиться съ несколькими милыми представителями любезнаго общества, которое тебя окружаетъ. Господинъ Леманъ и mАdemoiselle Рехтзаммеръ были такъ добры сопутствовать мнѣ со станціи.

Кистяковъ (Амаліи). Чортъ знаетъ, какъ вѣжливо и солидно выражается этотъ компатріотъ.

Рехтбергъ. А здѣсь премило. Это твое помѣщеніе?

Маргарита Николаевна. О, нѣтъ. Я наверху.

Амалія. Это комнаты Лештукова.