Вольные частные города. Больше конкуренции на важнейшем рынке мира

Реформы социального государства суть либо просто косметика, либо по прошествии 15–20 лет оставят всего-навсего легкий изгиб в постоянно поднимающейся кривой затрат. Логично, что за последние сто лет государственная квота в западных демократиях возросла от в среднем 12 % до почти 50 %[45]. Вменяемые социальному государству расходы составляют ныне в Германии уже более 50 % государственного бюджета[46]. За последние сорок лет немецкий государственный долг увеличился со 167 млрд до 2 000 млрд евро[47]! Если учесть все пенсионные и социальные претензии общин и земель, то эта цифра достигнет 8 000 млрд, то есть 8 трлн евро[48]. В других западных социальных государствах дело обстоит сходным образом.

Если число берущих будет впредь увеличиваться, а число дающих – падать, при том что будет расти и социальная бюрократия, то крах государственного и социального бюджета всего лишь вопрос времени. Фискальные уловки центральных банков, такие, как манипуляции по снижению процентных ставок или покупка собственных государственных займов, могут лишь отсрочить этот результат, но не предотвратить его.

Мелочная опека

Социальное государство – государство авторитарное, оно приказывает, что надо делать, и гражданин обязан подчиниться. Безразлично, желает он или не желает равномерно распределять свои доходы по всем жизненным этапам, как предписано законодательным пенсионным страхованием. Безразлично, предпочитает ли минимальное страхование на случай болезни лишь с учетом высоких рисков. Индивидуальные жизненные планы в системе все менее допустимы. Отсюда следует растущая мелочная опека, а тем самым ограничение свободы. Гражданину не дают идти своим путем, как не дают и приобретать собственный опыт и извлекать из него урок. Заранее предписан путь к недееспособности. А откуда, собственно, проистекает право принуждать мирных ближних к участию в том, чего они не желают?

Асоциальное поведение

Социальное государство развращает людей, поощряя асоциальное поведение. Существуют мощные стимулы поступать нечестно и непорядочно («симулировать болезнь»). Место собственной предусмотрительности занимает зависимость. Место ответственности – недееспособность. Место любви к ближнему – стремление выжать максимум для себя. Место самоутверждения – поиски незаслуженных доходов. Место благодарности – агрессивная требовательность. Повсеместная в социальном государстве претензия общественных групп на перераспределение фактически становится приглашением к совершению наказуемого деяния. Ведь перераспределение возможно, только если у людей отнимают плоды их труда. Следствие – нескончаемая борьба за перераспределение, а значит, социальные раздоры и зависть. Но ведь нет общепризнанного правового принципа, позволяющего двум людям лишать третьего собственности. Личная неудача или несостоятельность отнюдь не основание для привилегии эксплуатировать других.

Защитники социального государства возразят, что «солидарности» и «социальной справедливости» невозможно достичь иным путем. Но солидарность, достигнутая под угрозой насилия, таковой не является. «Социальная справедливость» неопределима и всегда зависит от позиции наблюдателя. Что же допускает для человека возможность жить за счет других и кто судья, который выносит такое решение? По какому праву А решает, сколько Б должен заплатить В?

В. Принцип минимума как ключевая проблема

Если проблемы настолько очевидны, то почему социальное государство все же так популярно? Ответ мы найдем в принципе минимума. Люди всегда ведут себя по принципу минимума, то есть стремятся получить как можно больше за минимальные действия, что с точки зрения эволюции вполне разумно. Потому-то мы постоянно ищем вспомогательные средства и методы, чтобы меньшими усилиями достичь большего результата. А это опять-таки привело к тому, что ныне благодаря технологии средний человек в большинстве стран может жить в благостостоянии, прежде доступном лишь привилегированным верхним слоям.