Вольные кони

Услышав, что ящики с куропатками спрятаны в холодном сарае, облегченно вздохнул:

– Хоть в этом повезло, иначе был бы каюк птицам, пойду с вами, помогу принести их обратно.

Сбегал с парнями на другой конец поселка и только когда вернулся взялся за водителя.

– Да ты как посмел этакое утворить! Ты же меня продал! Как я теперь буду смотреть людям в глаза? – бушевал он на кухне. – Опозорил на старости лет. Что обо мне подумают: а егерь-то не промах?! Отбоя теперь от посетителей не будет: и рыбу понесут, и бутылки. А что? Чего его бояться, свой он в доску! Ты же меня, подлец, под монастырь подвел, что завтра обо мне люди скажут?

– А ничего, – спокойно и нагло ответил тот. – Плевать я на это хотел. Тоже мне, честный какой нашелся. Так я тебе и поверил, что рядом с тайгой живешь и ею не пользуешься! Тащишь, поди, будь здоров!

Онучин онемел от такой наглости, ошарашенно покрутил головой, повернулся к склонившему голову охотоведу:

– Ты-то, Юрий, чего молчишь? Ты ж ему начальник какой-никакой.

– Вот именно – какой-никакой, – неопределенно ответил тот.

Онучин не мог в толк взять, как такое мог сотворить человек, служащий в их управлении. А шофер поймал его негодующий взгляд, ухмыльнулся и, поднимаясь из-за стола, бросил:

– Нашлись для меня и тут начальники, шум подняли до небес. Из-за чего весь сыр-бор? Кто этих куропаток в тайге считать будет? Начхать я хотел на вас, можете докладывать в управление, посмотрим, что из этого выйдет.

Оделся и вышел. Ночевал в кабине машины – всю ночь тарахтел под окном мотор. А Онучин с охотоведом еще долго сидели на кухне, переживали историю.

– Он со всеми начальниками вась-вась живет, – глухо говорил Юрий. – Всю жизнь боимся чего-то. Все видим, все знаем, а молчим, в себе копим. А чего боимся-то? Кусок хлеба потерять? Нет, вроде при нашей работе и голову недолго потерять. Щепетильными стали: неудобно человеку в глаза сказать, что хапуга он и вор. Да что говорить, я недавно пришел в управление, а уж и меня обкатали, повязали, под себя приспособили. И не начальники, причиндалы их, навроде этого.

– Не скажи, парень, не захочешь, так не обкатают…

– Это вам тут легко говорить: начальство далеко, тайга близко, ушел от всего – и делай дело. Я вот, думаете, почему молчал, когда вы шофера отчитывали? Совестно, видишь ли, стало. Он мне шмутки перевозил, по мелочи что-то там доставал. А уж большим начальникам столько переделал всего – по гроб они у него в долгу. Попробуй они наказать его, такое поднимется. С нами по соседству одна контора располагается, пришел в нее недавно новый начальник, год как, не больше. Однажды сорвался, не вытерпел – выговор персональному водителю сделал, пригрозил, что уволит. А тот возьми да и накатай бумагу куда надо. Оказывается, досье на своего начальника завел: не туда ездил, не то привез. Наскреб по мелочам, а выглядело весомо. Загремел мужик, сигнал есть от трудящихся – чего долго разбираться.

– Насрамил его, а с него как с гуся вода, отряхнулся и пошел. И что за человек этот твой водитель, как живет без совести, – не мог успокоиться Онучин. – Мы тут сидим мучаемся, переживаем, а он и забыл, поди, про нас. После такого хочется бросить все к чертям собачьим да бежать куда глаза глядят.

Андрей слушал этот невеселый рассказ, подсыпал Онучин соли на его рану. Сидел он сейчас перед ним старый, седой, с закатанными брючинами, отрешенно смотрел на заполненный густой жижей таз, выговаривался:

– И ты никуда не убежишь, пока не выгонят, потому как понимаешь – другой приедет на твое место, а вдруг подлецом окажется? На пару с Темниковым всю тайгу прочешет.

– Дмитрич, они же надсмехаются над нами. Что случилось? Почему перевернулось все: вместо того, чтобы защищать – бьют, хапают? В голове не укладывается, что Темников с браконьерами заодно.

– Испакостился народ, правда, не весь. Что тебе сказать – никогда так раньше тайгу не грабили, без остатка, без думы, что другим останется. Кто бы крикнул, остановил: что же вы, люди, делаете, как жить будете дальше? Нет, молчим. Значит, дурно устроили свою жизнь, если последние добрые нравы разрушаем.

– Кто-то должен кричать. Ты, я. Надо что-то делать, – сказал Андрей, бессмысленно уставясь в одну точку. Их разговор зашел в тупик.