Вольные повести и рассказы

– А я хотела сказать, чтобы утерлись, да неудобно при госте… – говорила Омила Романовна, и её рот на секунду застыл в очередном удивлении – она увидела, как я ел со второй корочки, оставив первую обездоленной. Я не ожидал от себя подобной игривости, но, кажется, мой экспромт превзошёл все стандарты ухаживания. Приятно удивить не просто. Что ни говори, а через минуту после знакомства взять за голые плечи девушек при родителях не каждому взойдет в голову. До хамства здесь чуть-чуть. Но ситуация располагала к вольности не только хозяев, но и гостя. А как ещё взять плечо, если девчонки на девяносто процентов голые? А не взять за плечо, не получится номер – девушка не поймет намерения и отшатнется или отобьёт протянутую руку с арбузной губкой. Слегка прижатое плечо позволяло отереть рот не сомнительным платком, а чистейшим арбузом. Алые губы – красным арбузом – это шик, приведший родителей в радостный шок, а девчонок в восторг. Вот момент, когда я вошёл в среду без усилий ножа. Я был доволен своим экспромтом и улыбался. Затем – эта съеденная губка с лица Любавы! Я приехал не женихом, но все понимали, куда подсолнух наклонится. Съеденная губка с лица дочери – это намёк, который должны заметить родители. Моя удачная выходка родила контакт, среду, атмосферу. Свой у своих. Потенциальный жених у потенциальной невесты. Смотри и мотай на ус или на косы. Теперь все были наблюдателями, но роли у наблюдателей были разные. Родители примечали за вероятным женихом. Любаве хотелось инициативы, но ее сковывала подобающая скромность, какой знамениты невесты. Полюба продолжала исследовать мамонта. Я наблюдатель-разведчик за всеми сразу и за собой. Но в данном случае всех объединяло расторможенное состояние простоты, понятное настроение происходящего. Пользуясь преимуществом юницы, малая Люба-Полюба осмелилась.

– Ты жених Любы, да? – спросила она с простотой ребёнка. У этого ребёнка кокосики буравили лифчик как у готовой невесты.

– Мне до жениха много арбузов съесть надо… Почему ты решила?

– У! Она тут о тебе рассказала повесть. Рассказчица, по-моему, влюбавилась в героя повести… И ты её губку съел, а моя лежит. – Все засмеялись, в том числе и «рассказчица». Юницу не одёрнули.

– Что ты, она меня ещё боится… Ты же ведь испугалась меня сначала, так и она…

– Я не испугалась, я растерялась от неожиданности. Взял зверя и вообще. Почему ты мою губку не съел, а Любавину съел?

– Меня баба Олюба предупредила, что зверь днём не кусается, поэтому я тоже его не испугался.

– Языческий пёс или конь предан хозяевам лучше других. Хозяева разговаривают с ними, как с людьми, и содержат как членов рода. Нашу речь они понимают от слова до слова. Обзор сразу признал язычника, – объяснил Омил Олюбич. Дочь он не одёрнул. Зато Обзор, услышав о себе, подполз к хозяину и широко зевнул.

– Наша корова на тех же кормах даёт молока в полтора раза больше других по тем же причинам, – похвалилась Омила Романовна. Верно, так верно. Наша скотина точно такая же. Но я не стал говорить об этом. Про себя заметил, что и мать не укорила дочь за своеволие с гостем.

– А губку? – донимала меня Полюба. Попустительное молчание родителей означало, что они делегировали дипломатическую часть смотрин малой юнице, что, мол, взять с недолетки. Недолетками называют несовершеннолетних подростков.

– На той было мякоти больше, – успел сказать я, как все покатились под гору. Всем понятно, на ком мякоти больше, потому и смеялись.

– Но если хочешь, я и твою… – и я, к общему развлечению, задорно обгрыз зольную губку Полюбы. Но в этом задоре таился повод всяким недоразумениям. Я первым почувствовал этот повод и поспешил его дезавуировать. – Тебе пятнадцать, да, Полюба? – вроде спроста задал я этот вопрос.

– А как ты догадался, что мне шестнадцатый? – поспешила она удивиться. Это мне было и нужно.

– Не ел бы губку, если бы не догадался… – До родителей тоже дошло, и они охотно засмеялись. Их развитая юница могла бы возомнить о себе. Я продолжал:

– Ты скоро сама станешь невестой, я вижу, ты бойкая. А вот скажи: ты бы поручилась за свою сестру в случае чего?… – я улыбался, всем нравилась наша беседа.

– За неё поручусь, она уже выросла, у неё женихов, как собак… – она, видимо, не договорила, но все опять покатились. Мать наконец пригрозила:

– Любка!

– А чё, Любка, я хотела сказать, что у неё женихов много, а путного ни одного. А у тебя есть поручитель? – ей понравилось допекать гостя.

– Нету ещё, к тебе приглядываюсь… – кокетничал я.

– Прежде чем за тебя поручиться, я бы тебя проверила, – отвергла она кокетство.

– А как бы ты меня проверила? – вкрадчиво спросил я.

– Любка! – цыкнул отец, но не строго.

– Любка! – цыкнула мать более строго. Однако всем было интересно. Полюба почуяла, что её освободили от поводка окончательно.

– Ну, например. Ты сильный? – спросила она, словно по мне было не видно.

– Обзора поднял, все видели… – скромно признался я.

– Ээ, Обзора и я поднимаю. Вот если бы ты тыкву поднял!.. – придумала Полюба испытание. Я ей посочувствовал. Могла бы указать на быка, но быка рядом не было.