Вольные повести и рассказы

Следующую невесту вели два мужика (один был в роли телохранителя, шёл сзади) и женщина. Они вели такое создание, какое можно создать из одной нежности. Нежный взгляд, нежный нос, нежные губы (даже когда не улыбаются), нежный стан в русском платье (из-под которого вышагивали нежной походкой добротные полные ноги) и, я бы сказал, неясная русская коса, не уступающая толщиной косам наших сестер и Любавы с Полюбой. Отчего же такая выразительность? Может быть, всё от талии? Мне представилась буковка «X» – хороша! – и пункт перекрестия в ней. Почти такая была талия девушки при изящной верхней и нижней частей её тела. Талия девушки уместилась бы в обручальное кольцо, и я мало преувеличиваю. Мне зашептали: «Дед сзади – друг нашего деда. А мать с отцом ведут Ясеню прекрасную из рода Ясениных из села Ясеневка. Закончила школу. Семнадцать лет…»

Вот её подвели, и она оказалась не низенькой, а почти высокой. На ней пуховая белая накидушка, вязаная, возможно, самим созданием.

– Хлеб да соль тебе, князь известный! С праздником тебя новосельем! Все уши мне тобой прожужжали, думаю, дай-ка, увижу сама молодца. Посмотри и меня, Любень Родимич, может, понравлюсь, да и сгожусь… Сам-то ты дюже гожий! Пригожий! По терему и хозяин… – Такая речь прошибла во мне слезу. Ну, атя, ну, атя! Каких прелестниц нашёл.

– Здравствуй, Ясенька из славного рода Ясеневых из села Ясеневка! Давно тебя поджидаю. Тоже наслышан о твоей неясной красе, тоже хотелось увидеть. Да вижу, мала ты. Надо тебе учиться, рано о семье думать в семнадцать лет… – всё я сказал от души.

– А мне нельзя, князь ясный. У нас в роду все женщины многоплодные, зараз – тройню-четверню, когда уж учиться, надо детей обихаживать, а потом не обойдешься одним разом, там семеро по лавкам и сядут… а там ещё… Вот мама может сказать, у неё нас семнадцать.

– Ха-ха-а!.. – я не мог так не выразиться и не смахнуть слезу умиления. Мамочка-то точно так же нежно и свеже выглядела! Как так можно?

Мне казалось, что я расстручил плод созревшей фасоли (лопатку), а там влажно блестят трогательной чистоты розоватые зерна (бобы) с розовым ротиком-почкой посередине; в таком неожиданном образе представилась мне мама Ясении и сама Ясения, плод мамы.

Итак, мать с дочерью произвели на всех неотразимое впечатление.

– Прости меня, Ясенька, и вы, мама Ясении (не знаю вашего отчества), простите за нескромный вопрос: а где же, Яся, твои близняшки? – подмывало меня спросить и я спросил.

– А я одна родилась, а вслед за мной трое, потом четверо, ещё трое и четверо, и последних двое… Дома остались с бабками, с дедами. А маму и нас записали в Книгу Гиннеса, и тётю ещё, и бабушку…

– Каких чудес только нет в России! Государство-то помогает? – повёл я беседу и для себя, и для публики, случай удивительный.

– А как же, сударь ты мой! Детских пособий как выдадут… иногда, за год, а то за два, так сразу тыщ десять, а то и двадцать… – благородная Яся похвалила наше Отечество, которое надо бы за эту помощь… не знаю, что даже надо… А Яся продолжала: – Со строительством дома помогла Борская администрация, губернатор автобус дал на шестнадцать мест… – и тут недодано, вот они, чудеса России. А Яся продолжала: – А маму наградили орденом Гражданской Чести «За выдающийся вклад в социальное развитие России»… Только она не носит его. Ты носишь свой орден, а мама свой нет… – хоть стой мне, хоть падай.

– И все здоровые ребятишки?

– А чего же нам быть нездоровыми, все здоровые, все сыты, одеты, обуты, велосипед есть, футбольный и волейбольный мячи, вязальные принадлежности есть, все заняты, никто не скучает… Как в школу идут – целый класс на походе…

Трогательно было слушать и не послушать грех.

– Давай, милая хлебушек! Поди, сама и пекла? И накидушку сама связала?

– А кто же, князь мой нареченный? Я уж готовилась к своей участи…

– Ну, не видал я ни одну подобную. Могу я тебя поцеловать прилюдно?

– А как же, князь! Поцелуй, покушай, чай не хуже других… – Ясечка ясная потянулась ко мне неясными ручками. Я её приподнял – руки-то саженные – над столом и всю прижал к себе на весу, она так и вжалась, как монетка золотой пробы, в ладошку. И всю-то её я в один миг почувствовал, всё её плотное жаркое тело. Думается, что и она меня немного почувствовала, потому что орган сердца не каменный, то есть не мягче камня, так и промял её платье дубовою твердью в хоромном месте… Уж я её сладко, как мог, поцеловал и отпустил с сожалением. Я полагал, у всех присутствующих было единое сочувствие к этой девочке. Остальные красавицы, верно, предугадали в ней основную соперницу. Вот жена по уму, по призванию, по милу и желанию.

– Ясенька, разъясни мне непонятливому: как же вы с мамой такие красавицы, под венец хоть обеих! Поделись секретом! Чтобы другие слышали и не болели, и не страдали.

– Охотно, сударь мой. Секрет древнее доктора Авицены. Мы добавляем в пищу толченую скорлупу куриных яиц. И вся недолга. И дети крепкие, и здоровые, и красивые, и мы с мамой, слава Богу… Я и своих детей кормить буду…

– И никакого американского гербалайфа?