Вольные повести и рассказы

Гости томились на улице и во дворе. В избу их никто не позвал. Самыми важными языческими таинствами руководил дед Любан. Прадед Ждан и бабка Ждана, верно, не думали, что им придётся поучаствовать в историческом действе. В том смысле, что за оба века своей личной истории, они в подобных церемониалах не участвовали. Раньше отделение сыновей происходило более скромно. Теперь решили воспроизвести всю языческую обрядность, не разъясняя её некоторых инозначений.

Всё было готово. Ход начался из старой избы в новый дом. К сожалению, мало что можно сказать о шествии на полсотню шагов. Но и не сказать ничего нельзя. Сказать языком бывшего старшины роты – языческий ход представлял собой походную колонну следующего построения. Впереди шествовали прадед с прабабкой. Прадед, соответственно, в некогда белой, а ныне серой ризе, поверх которой сверкал, как начищенный, серебряный крест на серебряном гайтане. Рукава одеяния были подвернуты и заколоты булавками, (то есть, «не спустя рукава»). В левой руке старец Ждан держал посох Дубини, а в правой… пучок сена. Справа от него шла его дражайшая вековая спутница старица Ждана, наряженная в светлую юбку с оборками и привязным карманом в набедрии. На её груди сверкал кубок с водицей. Её главной целью было пройти расстояние и донести на своей бессмертной шее «святую воду». И старец, и старица были обуты в короткие полуваленки с отворотами. Прадед макал («мочал») сено в кубок и опрыскивал путь, освящая его. Он брызгал не часто из соображений символики и из экономии водицы, которую доверху не налили, а половину, жалея старую шею прабабки. Бог Род благословлял им дорогу. За ними шли дед с бабкой Любаны. Они несли новоявленное изображение Дубини. Дед нёс его на вытянутых вперёд руках, как олимпиец знамя. За неимением хоругви, изображение поверху было покрыто старинной утиркой с петухами и крестиками. Один конец утирки держала бабка Любава. Несла… Дед с бабкой были в современной одежде. За образом было не видно ордена деда.

За ними шли наши двоюродные дед с бабкой Божаны. Дед Божан вёл на веревочке жертвенного барана, а бабка Божана погоняла его высохшим прутиком лебеды. При деле… Никому не могло прийти в голову, что несчастный баран – это ритуальное приношение Богу Роду в честь праздника урожая. И, разумеется, в честь праздника новоселья. Даже конец XX века не научил – приходилось скрывать древнейший обычай. В лучшем случае баран мог иметь значение символа, а в худшем случае – обыкновенную снедную скотину. За ними шли мать с отцом. Мать шла впереди и несла большую сковородку, в которой рубинели огоньки углей. Яснее, мать несла сквар, жар, огонь в новый дом – символ вечного хоромного бытия. Отец следом за матерью вёл быка Кряжа. Бык-Волос, Вол-Велес, бог Вол, Бог – это Ваал, это любовь (лав, люб, love), скот, деньги, богатство («Вначале было слово. И слово было Бог». Или: Вначале был Ваал, и Ваал был Бог, святой Господь…) – вот что обозначал наш бык, ведомый со двора старой избы во двор нового дома, в свете ветхозаветной веры язычества. Старый пёс Дозор сопровождал именно их… За ними вошёл в нашу историю отец Любы. Он нёс свою нарядную, впервые сукотую ярку, точнее, уже овцу (ярка – девочка). Это был символ многоплодия рода. Не случись Омила Олюбича, дядя Гожан вёл бы свою овцу. Красноборовы не были глупы и знали традиции. За ними сестрёнка Красавы – Светлянка и Света Краснова несли кота и того маленького котёнка-кошечку… Света-пчёлка вошла-таки в нашу историю. За ними шли братья, опора и продолжение рода. Впереди новоселец, по бокам и сзади – Ждан и Родим. Сзади них шли двоюродные братья Желан и Милан. Братья ничего не несли, кроме генома. За ними шли дядя Гожан и тётя Гожана. Они несли поросяток, отмытых, как ярка из Дымовки, и накормленных молочком, чтобы не взвизгивали.