Вольные повести и рассказы

Родим подошёл к доверчивому быку, который смерти барана не чувствовал, поскольку ту операцию осуществили в отдельном дворе, в отдельном сарае. Крови бык не почувствовал. Он был благодушен и смирен. Он был любимец рода, и все ласкали быка, как кота. Он и ребят всех знал, те словно подлизывались к нему, подходили чесать его уши и шею. Родим поиграл чешуей своих мышц. Тоже артист. Хочется покрасоваться природным даром. Окажись тут комбриг Лесной, восхитился бы генеральскими «крыльцами» брата. Девчонки, по всей вероятности, прикидывали свои шансы. Не выгорит с одним, чем хуже брат, даже моложе и уже отслужил. Только без ордена… А Родим театральничал для Ясени. Честолюбию брата такие арены – подарок судьбы. Умилостивив быка, Родим подлез под его живот, обхватил правой рукой переднюю левую ногу быка, а левой рукой правую заднюю ногу. Это был единственно правильный хват для подобного случая. Жаль, что ниже нельзя подлезть, под самый живот. Даже у племенного бугая «клиренс» (просвет меж животом и землёй) не велик. Ладно, что есть. Родим натужился. Все видели, как мышцы его напряглись тем самым дубом. И!.. И Родим вылез из-под быка с красными глазами, лицо его покрылось пятнами, будто он переболел красной оспой. Не говоря ни слова, он отошёл от быка, махая руками перед коленями и сгибая пояс; он приводил себя в чувство… Девчонки сконфузились, словно опозорился не богатырь, а они… Дед Любан был весьма озадачен. С горечью он произнёс:

– Мать вашу в душу! Родина любит героев, а бабы родят слабаков… Придётся самому показывать… Люб, может, ты утрёшь нос этому допризывному красноармейцу?!.. С быком не совладал, а!..

Народ во дворе похихикивал. И слова у деда смешные, и ситуация к смеху. Орденоносный жених не поднимет, тогда…

– Любан, чё ты молчишь? Итить мне, или ты? – комедничал дед.

– Ну, деда, вечно ты с цирком… Кому это нужно… Людям смотреть противно… – я подыгрывал деду.

– Слабо и этому, – сказали в кучке гостей.

– Зачем жениха конфузить? – вмешалась тётушка Соня. – Лучше, дед, давай мы вдвоём.

– Га-га-га!.. – разрядилась дворовая публика.

– Гости, противно вам смотреть, как женихи выставляются, или приемлемо? – спросил хитрый змей-дед.

– Приемлемо… ха-ха… хо-хо… га-га…

– Ну, приемлемо, так приемлемо, едят вас мухи и ерошь вас ежи… – буркнул я и пошёл к Кряжу, на ходу снимая пиджак. Я повесил пиджак на шею быка, а сам присел перед его мордой. Я располагал животное к добру своими глазами, ласково глядя в его огромные красивые глазищи, доверчивые, как у девушки Шуры… «Милый бычина, – говорил я ему, – мы с тобой шутим, ты не бойся!» – и чесал ему шею. – Миланка, принеси корочку! – шумнул я сестре. Та мигом принесла кусок хлеба. Я угостил быка, обнял его шею, похлопал и стал раздеваться. Не в свадебном же костюме таскать быка! Я снял с себя всё, остался в туфлях и в плавках. Любава спрашивала о плавках, пусть смотрит, вот когда пригодились… Всё сложил на быка, словно он теперь стал жених. И я тоже сделал несколько разминочных движений, но более театральных. Душа моя буйно радовалась. Когда ещё удивить народ своей силой? Тут и шеф, и его девочки, и мои невесты, и Любушка, и родня, и другие гости. Я уже знал об ошибке Родима, его подвёл театральный снобизм, Танька в чулане, и ещё кое-что. Это кое-что я не мог повторить. Дав насмотреться и на моё тело, я повторил движения своего брата. Но когда я обнял бычьи ноги, то обратился с просьбой: «Слава тебе, деда Дубиня! Твоим именем празднуем новоселье. В новом доме твой новый портрет. Помоги, пожалуйста, приподнять бычка!..» И уж после этого напряг свою могучую силу. Я распрямился, держа быка на горбу, развернулся в сторону зрителей, и больше того, пошёл к зрителям, понёс и опустил быка у их ног… Опустив гору, такое было физическое ощущение, я не выскочил из-под живота, а, согнувшись, дышал своим животом, приводя себя в норму. Могло показаться, что я там, под быком, и околел. Лепана с Ириной уже подбежали к быку оказывать помощь – кому, быку или мне?… Мне помогать было не надо. Меня распирали горделивые силы. Я не подвёл деда и себя показал. И страницы, где я хвалился быком, я тоже не опозорил… Мой праздник! Все видят, и Люба тоже! Через минуту я вылез из-под быка, обхватил его шею и, похлопывая по бычьей ноге, отвёл его на своё место, к кормушке. Как я понял, аплодировали триумфу физической силы. Умница Миланка принесла ведро воды и полотенце, и я из ведра обмыл своё потное тело, после чего стал одеваться, беря вещи с бычьей холки. Уж после того раскланялся публике. Я был горд. Все невесты увидели и моё, как из плетёного ремня, тело, и силу, и физический подвиг. Родим подошел ко мне.

– Ну, поздравляю, брат! Ну и силища в тебе, едрёна корона! – Но над дембельным чубом навис дед и крошил хлеб в его ухо:

– Дембельный лёбарь, ты обращался к святому духу? – сакрамента гости не слышали.

– Забыл, деда, забыл!.. – тихо ныл Родя.