Вольные повести и рассказы

– Но почему именно мои прадеды отселены, а ваши прадеды остались, – глубоко копал непростой гость. И тут Русина, непривычная к хитростям, допустила простодушную ошибку. Она искренне поведала, что в число отселенцев, как правило, попадали менее сильные люди по интеллекту или по физической конституции… Это кровно задело царя СССР. Он мягко потребовал объяснить ему критерии «менее сильных»… Русина опять не догадалась прибегнуть к лукавству. Она рассказала о биоэнергетическом потенциале каждого человека, который, так или иначе, сказывается на его практической деятельности. Стали подсчитывать его потенциал. Он оказался равным 19 единицам. А у Русины он оказался за 30. А у её родичей? Тоже за 30… А у вашего Внука? У того 42… «А у Андропова?» – осенило его, – и он пояснил, о ком речь. Вместе перемножили родоначальные даты – получилась цифра 18… Это было хоть какое-то утешение. На единицу да меньше. «А туда же, „маразматик“, у самого-то», – мстительно думал обидчивый генсек. Но всё равно, у Брежнева испортилось настроение.

– Как же так? – думал он вслух. – Меня славят как мудрого и многоумного человека, а тут оказывается, что моих пращуров прогнали из этого, прости господи, селения, как скудоумных… – Но тут Русина спохватилась и стала говорить о том, что эти критерии всегда субъективные. Об этом говорят хотя бы те факты, что все до единого отселенца сделали стремительную карьеру. Они и генералы, они и секретари обкомов, они и академики, а один, догадалась Русина, даже Генеральный секретарь ЦК КПСС самого сильного в мире государства… Она, было, хотела привести примеры из своего селения, в котором люди с потенциалом всего в 10 пунктов совершили открытия. Но прикусила язык. У Брежнева и без этого отлегло от сердца. В чувствах нежной признательности он привлёк юную девушку к своей могучей груди…

Все разговоры Брежнева были записаны в Книгах Памяти. Даже интимные. Не хуже, чем в КГБ… Из них, в частности, выяснилось, что Русе Брежневой было благословение самого Внука и её родителей, поэтому она безропотно родила наследника Брежнева, не страдая совестью или осудом. Женихов за этот подвиг у неё не убавилось, так что она благополучно вышла замуж и вырастила вместе с мужем очень плотного широкобрового юношу, коэффициент которого по БЭПу был равен материнскому интеллекту. То есть отселение по этому признаку ему не грозило, и он бы принял участие в Выборах Горыней, когда бы не перерос к этому времени. Сам он был посвящён в тонкости этой истории и очень гордился мамой… Другие дети Русины Брежневой, которых не сосчитать, завидовали старшему брату и тоже гордились мамой. Но тут та же странность. Им можно было и не завидовать старшему брату. Все дети Русины, а это были одни сыновья, были вылитые… Леониды Брежневы. Почему, наука? Вот так она, История, и пишет сама себя. Если бы её не извращали, было бы проще и интереснее жить. Потомки Леонида Брежнева в Горынях – это не меньше потомков Аттилы здесь же, при всём различии между ними. В данном месте история Горыней делает некий изгиб. Изгиб нравственности или нрава. При высокой степени нравов, царящих в Горынях, Руся Брежнева должна быть испепелена охулом или осудом. Но этого не произошло. Русине Брежневой стали завидовать даже те, кто на словах ещё цеплялся за пьедестал безупречной девственности. Стало быть, к гордости сыновей своей мамой примкнула гордость большинства дев и жён. Почему? Объяснить вопрос только отблеском славы и власти, павшей с Брежнева на павшую Русю, нам недостаточно. В блеске своей вечности здесь открылся вопрос о бессмертии Руси и её сыновей. О ней и о них сразу написали в Книгах Памяти рода и Горыней, а это уже никогда не вычеркнешь из истории селения Горыни. И произошло это одноактно, тогда как другим нужно ещё упираться и упираться в этот же пьедестал, чтобы о тебе написали… Думается, что это так. Но возможны какие-то другие изыски. Один из изысков таков, что младший из сыновей подрастал под период, когда было нужно заявить о себе перед Выборами всем набором своих извилин. Но это в будущем.

Однако мы забежали наперёд, поскольку такие события в Горынях нечасты, и везде бы были нечасты, поэтому были и другие воспоминания.

Уверовав в силу Внука, Брежнев не отпускал того ни на шаг.