Вольные упражнения

А вот это уже слишком. Я резко повернулась, чтобы ответить, но тяжёлая дверь на улицу захлопнулась, и я осталась в холодном вестибюле одна.

Жаль, что я не успела ей ответить! Я бы ей такое сказала, такое… И чего это там Колька выступает? Просят его, что ли? Братик нашёлся… Совесть его замучила, видите ли…

Когда я вернулась в зал, Ирина вопросительно посмотрела на меня, но я ничего не стала ей объяснять и молча забралась на гимнастическую стенку качать живот. Слава богу, у Ирины нет привычки лезть в душу.

В школе на большой перемене я зажала Кольку в углу и сказала ему всё, что думаю. О его мамочке и нашем общем папочке. Он слушал меня красный как рак и, хотя в классе в этот день было холодно, почему-то вспотел. Пот скатывался с его круглого лба прямо на стёкла очков, и глаза за этими толстыми стёклами были огромными и деформированными. Я вдруг подумала, что без этих жутких очков Колька почти слепой, и пожалела, что начала этот глупый разговор.

– Ладно… – сказала я примирительно. – Хватит об этом. Заруби себе на носу: моя жизнь никого из вас не касается и в вашей жалости я не нуждаюсь. Я на сборах живу в таких условиях и нас там так кормят, что вам и не снилось. А летом у нас сборы на берегу моря. Так что у меня вполне счастливое детство…

Пока я всё это выкладывала, Колька с места не сдвинулся, чтобы от меня слинять. И когда наконец я выпустила его из угла, он тихо пошёл к своему месту и только оттуда как-то удивлённо посмотрел на меня.

А в воскресенье мы с Бабаней поехали к маме. Мама вот уже месяц как лечится в больнице от алкоголизма. После той страшной драки она почти сразу согласилась лечиться. Её даже уговаривать не пришлось. Одно плохо: почему-то врач очень долго не разрешал нам с Бабаней с ней видеться. Но вот наконец разрешил. Больница находится за городом, и туда надо ехать на электричке. Бабаня купила всяких гостинцев, мы отхватили в булочной маленький тортик и едва не опоздали на поезд. За то время, пока мы ехали, погода испортилась, полил сильный дождь. Пришлось бежать, чтобы не вымокнуть до нитки. Я бежала впереди, а Бабаня еле поспевала за мной…

На крыльце старого больничного здания стояла какая-то очень худая женщина с серым лицом. Она нерешительно шагнула мне навстречу, но я пронеслась мимо, торопясь к маме. И вдруг услышала сзади:

– Анюта!

Я оглянулась. Женщина с виноватой улыбкой подходила ко мне. Да ведь это моя мама!

Мне стало страшно. Я стояла, смотрела на неё и почти не узнавала. Мама всегда была очень красивой, даже когда пила. У неё глаза такие… особенные: брови как нарисованные и ресницы такие чёрные, длинные… Мама обняла меня, заплакала.

– Что, доченька, не узнала меня? Почернела совсем. Да?

Тут наконец и Бабаня подбежала, и мы пошли в вестибюль, где уже много гостей собралось. К ним выходили разные женщины, и молодые, и старые, но у всех был какой-то больной взгляд и серые лица, как у мамы.

Мы сели втроём на низкий протёртый диван с выпиравшими пружинами: мама посередине, а мы с Бабаней по сторонам. Бабаня ласково провела рукой по маминым забрызганным дождём волосам.

– Тяжко?

Мама кивнула.

– Что здесь с тобой делают? – хрипло проговорила я.

Мама вздохнула и ничего не ответила. Бабаня мне говорила когда-то, когда мама здесь в первый раз была, что лечиться от водки очень тяжело, но я тогда маленькая была и ничего не понимала.

– Тебе что… С тобой что-то делают? Тебе больно?

Мама грустно улыбнулась и покачала головой. Мне стало легче. Бабаня вдруг пожаловалась на сердце и сказала, что пойдёт постоит на крыльце, так как здесь очень влажно и душно. Она, конечно, нарочно оставила нас вдвоём, но мы ещё некоторое время молчали.

– Как в школе? – спросила мама.

– Нормально…

– Сбор скоро?

– Точно не знаю… – Не могла же я сказать, что мы один сбор пропустили.

– Слушайся Бабаню, кроме неё, у нас никого нет.

– Я слушаюсь…

Мама заплакала.

– Анюточка, – она крепко обняла меня, – ты веришь, что я люблю тебя?

Я не могла ей ответить, комок стоял в горле. Я только кивнула.

– Меня родительских прав хотят лишить, ты знаешь?

– Пусть попробуют…

– Я больше не буду пить, Анюта… Я очень хочу вылечиться…

– В первый раз ты тоже обещала… А потом снова… Выйдешь отсюда – тут же эта преподобная тётя Клава появится и дядя Сергей… Они от тебя не отвяжутся.

– Нет… Я больше с ними пить не буду… У них детей нет. А у меня есть ты…

– Если они хоть раз у нас появятся – я их выгоню! Я их с лестницы спущу!

Но тут я вспомнила, что десять месяцев в году нахожусь на сборах. Мне стало страшно: Бабаня давно говорила, что женский алкоголизм не лечится, что есть только один способ избавиться от него – не пить совсем. Маме я не верила.

Я не спала всю ночь. Всё думала, думала: что мне делать со всеми этими дядьками и тётками, которые липли к маме, как мухи? Может быть, пойти в полицию и попросить… Что попросить? В нашей полиции маму знают, знают, что у нас в квартире собираются чуть ли не все пьяницы микрорайона, что… Да и вообще… Это я так – попросить… У меня ведь не хватит смелости туда прийти… И к кому?